Будапештский мессия. Рауль Валленберг - [7]

— Следите, чтобы Черчилль и американцы не заключили с Гитлером сепаратный мир и все вместе не пошли бы против Советского Союза!

Эти слова вместе с Зарубиным выслушал и руководитель внешней разведки НКВД — его Первого управления — Павел Фитин. Чему же удивляться, что не только Зарубин, но и вся система резидентов и источников была нацелена на эту задачу? Эта установка, данная в начале войны, действовала все военные годы — и особенно с того времени, когда после сталинградского перелома стала ясной перспектива победы.

Не только Зарубин, но и "кембриджская пятерка" в Англии, советские резидентуры в Анкаре, Софии, Стокгольме получили такие же указания. Справедливости ради надо сказать, что основание для тревоги у Сталина было. Каталог попыток различных групп по обе стороны фронта наладить связь и прощупать возможности компромисса Германии с Западом в 1941 — 1944 годах и особенно на финальном этапе войны поистине обширен и достаточно исследован. Другое дело, что в глазах советских разведчиков и самого Сталина любой зондаж, самой незначительной группы превращался в "сговор правящих кругов". Вполне возможно, что Сталина мучил синдром своих собственных попыток 1941 1942 годов прощупать перспективу компромиссного мира (об этих попытках говорил мне на склоне лет близкий к Сталину Владимир Семенов, крупнейший специалист по немецким делам). Но факт остается фактом: секретные зондажи немецкой оппозиции и многих западных политиков (и авантюристов) имели место и немедля откладывались в досье Лубянки.

Первое из таких сообщений пришло в сентябре 1941 года из Стокгольма, где разведчики-чекисты зафиксировали контакты немецкого генерала Фалькенхорста с англичанами. Видимо, оно и подтолкнуло Сталина дать в октябре указания Зарубину. Ведомство госбезопасности, которое с 1942 года возглавил генерал Всеволод Меркулов, регулярно снабжало Сталина разведданными, причем в подавляющем большинстве это была реальная информация. Особенно старалась в этом деле нелегальная резидентура в США, возглавляемая Исхаком Ахмеровым, завязавшим связи в Госдепе и даже в Управлении стратегической разведки (УСС). Сталин реагировал на такие донесения с повышенной чувствительностью — порой неожиданно. Известно, что когда Всеволод Меркулов и его специалист по диверсиям генерал Павел Судоплатов в 1943 году предлагали Сталину организовать покушение на Гитлера, диктатор запретил это делать:

— Если убрать Гитлера, то придут другие, например Герман Геринг или Франц Папен, способные сговориться с Западом. Пока Гитлер возглавляет рейх, он не пойдет на сговор, и Запад в свою очередь не захочет говорить с Гитлером.

Тем временем Меркулов приносил на стол Сталина новые и новые сообщения о подозрительных контактах в Стокгольме, Стамбуле, Берне, Лиссабоне. Стокгольм занимал в этой игре заметное место. Например, в мае 1942 года чекистская резидентура, возглавляемая опытным разведчиком Борисом Ярцевым (Рыбкиным), сообщила, что в столицу Швеции прибыл из Германии барон Оппенгейм, имевший задание передать англичанам предложение о сепаратном мире. Рыбкин был точен: сегодня документы подтверждают, что визит Оппенгейма не был выдуман, барон действительно имел соответствующее задание адмирала Канариса. Прибыв в Стокгольм, барон действовал умело. Он в юности проходил практику в банке братьев Маркуса и Якоба Валленбергов, с которыми завязал тесные дружеские отношения. Оппенгейм использовал именно этот канал. Тем самым в "черном списке" лиц, подозреваемых в налаживании сепаратных связей Германии и Запада, уже в 1942 году появились имена Валленбергов. Не Рауля, а его дядьев Маркуса и Якоба.

Есть все основания полагать, что для советской разведки это не было новостью. Еще с 30-х годов стокгольмская резидентура вела специальное досье на братьев-банкиров. При этом отношение советской разведки к "дому Валленбергов" было непростым. Было заведено специальное дело. (Об этом мне рассказывал тот же отставной генерал КГБ Павел Судоплатов, с конца 30-х годов служивший в ИНО — так тогда называлась внешнеполитическая разведка НКВД.) Это означало, что собирались всевозможные данные о семье, о всех её членах, их связях, возможностях. ИНО изучало Валленбергов и, конечно, в первую очередь тогдашних руководителей клана — Маркуса и Якоба. Старшие Валленберги приводили аналитиков Лубянки в смущение: с одной стороны, теснейшие связи с Германией и её видными деятелями, с другой — не менее тесные связи с противостоящими Германии западными демократиями. Ко всему этому добавлялись контакты с влиятельными еврейскими организациями, что побуждало вообще считать Валленбергов евреями (так сказал мне резидент ГРУ в Швеции перед войной и в первые военные годы Николай Старостин), а их банк — одной из финансовых основ сионистского движения и заодно — мирового масонства.

Заметим, что не только советская разведка пристально следила за Валленбергами. В архивных документах британского Форин оффиса на сообщении о назначении Рауля Валленберга в Будапешт содержится рукописная пометка некоего осведомленного человека: лондонский эксперт высказывал подозрение, что Якоб и Маркус Валленберги через младшего члена семьи готовят плацдарм в Восточной Европе для послевоенной дружбы и торговли со Сталиным…