Будапештская весна - [6]
Пинтерне поочередно приготовила обоим солдатам ванну. Золтан, погрузившись в теплую воду, тут же заснул. Пришлось его будить. У Гажо не оказалось сменного белья, и женщина отдала ему накрахмаленное и выглаженное белье из запасов сына. Они едва успели привести себя в порядок, как вернулся, директор школы Пинтер.
Он выглядел усталым и раздраженным, его настроение не улучшилось даже от приезда Золтана. До него тоже дошли слухи, что город окружен. Он устало опустился в кресло, пригладив натруженными длинными пальцами редкие седые волосы.
— В газете, конечно, об этом ни слова, — проговорил он, брезгливо откладывая в сторону газету «Оссетарташ». — Только злобное, бессмысленное гавканье. Твердят одно и то же: международное засилье евреев, плутократия и так далее… Хортистский режим предал-де «сегедскую идею», отсюда и происходят все беды. Западная культура разлагает молодежь… Подумать только, каннибалы в роли защитников культуры! Вот, взгляните: «Обергруппенфюрер «партии скрещенных стрел» рассказывает о двух месяцах своей работы». — Он свернул газету и с отвращением бросил ее на диван. — Надо признать, поработали они основательно. Во всем городе не сыскать ни грамма муки. А по Цепному мосту почти невозможно пройти: продырявлен, точно сито… — Директор с досады поперхнулся — он проговорился: его школа находилась в Буде, и путь к ней лежал вовсе не через Цепной мост. — Пришлось мне зайти и в управление…
…Рождество символизировала лишь одна-единственная сосновая ветка. У Пинтерне, пока она, как и в прежние добрые годы, зажигала свечи, по лицу катились слезы. Они капали на ее темное платье, не прикрытое по случаю праздника передником, а она даже не могла утереть их, так как платок остался в кармане фартука.
Геза сел за рояль и заиграл «Ангела с небес». Вместе с ним пела только мать; директор недовольно промычал пару тактов и бросил. Золтан и Гажо молчали.
Мрачное настроение не развеялось даже за столом, во время ужина. Директор, обычно легко находивший тему для разговора, начал было рассказывать о рождественских праздниках в осажденном Париже 1870 года, когда на рынках выстраивались длинные очереди за собачьим мясом, люди прятались от орудийного обстрела в подвалах, а все каштаны на Монмартре были срублены на дрова, но тут же, задумавшись, замолчал, без всякого аппетита ковыряясь в своей тарелке, и только спросил у Гажо, откуда он родом и какая у него профессия.
Поначалу гость почти не раскрывал рта, стесняясь общества столь образованных людей. Но затем уютное домашнее тепло, обильный ужин и несколько рюмок красного вина придали ему храбрости, и его уже начали раздражать чуть снисходительные вопросы директора о том, верят ли еще у них, шахтеров, в существование этакого горняцкого гномика с зеленым колпаком на голове.
«Ты что, меня корзинщиком считаешь?» — подумал сердито Гажо. Корзинщиками у них звали горняков-сезонщиков, жителей соседних сел, которые нанимались работать на шахту только зимой, принося забойщику в подарок сало и ветчину. С некоторым вызовом он стал рассказывать, как ему удалось бежать по дороге в Мишкольц, как он оглушил ударом бутылки одного за другим жандармов, которых в его воспоминаниях оказалось уже не два, а четыре, и как под треск завязавшейся перестрелки спрятался в лесу, получив пулю в мякоть бедра, на что, впрочем, человек с его здоровьем может и внимания не обратить.
Директор нервно сдавил в пальцах хлебный шарик:
— Ну а сейчас вы прибыли надолго? То есть, собственно говоря, я бы хотел знать, как оформлен ваш отъезд из воинской части…
— А мы, собственно говоря, дезертировали, — ответил Золтан, повторив любимое выражение отца.
Элемер Пинтер, опершись ладонями о край стола, весь подался вперед, и на его носу с горбинкой выступили блестящие капельки пота.
— И ты говоришь об этом так, между прочим? Странновато… А где вы собираетесь жить, питаться и так далее, если ты вообще расположен об этом говорить?
— Они пока останутся у нас, — вместо Золтана ответила мать.
Директор вскочил со стула, по старой учительской привычке заложив руки за спину и раздраженно пощелкивая пальцами, принялся нервно ходить по комнате.
— Об этом не может быть и речи. Прошу тебя, Эржебет, даже не заикайся об этом, это чистый абсурд. Прежде всего это, разумеется, было бы неосмотрительно и опасно для них самих, а также, собственно говоря, и для всей нашей семьи. — От волнения матово-бледное лицо директора потемнело, а кадык заходил ходуном. — Видимо, вам не попадались на глаза расклеенные повсюду объявления, что дезертиры и все, кто их укрывает, подлежат… тут же на месте… смешно!
— А куда им идти? Вернуться в свою часть они уже не могут. Они же сказали, что город окружен!
Женщина глотала слезы, лицо ее горело. Но она сдерживала рыдания, чтобы не накалить и без того напряженную атмосферу. Она все еще надеялась, что выдержка и благоразумие смогут предотвратить распад семьи. Директор стукнул по столу ладонью:
— Все равно оставаться здесь им нельзя. Что ты хнычешь?..
— Я не хнычу… — Пинтерне громко разрыдалась. — А ты даже сейчас только о себе и печешься! Думаешь, я не знаю, что и сегодня… Боже, в чем я перед тобою согрешила?
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Перед летчиком-асом, легендой воздушного штрафбата Борисом Нефёдовым по кличе «Анархист» ставят задачу создать команду сорвиголов, которым уже нечего терять, способных на любые безумства. Их новое задание считается невыполнимым. Все группы пилотов, пытавшихся его выполнить, погибали при невыясненных обстоятельствах. Операцию лично курирует Василий Сталин. Однако задание настолько опасно, что к делу привлекают Вольфа Мессинга.
Летчика-истребителя Андрея Лямина должны были расстрелять как труса и дезертира. В тяжелейшем бою он вынужден был отступить, и свидетелем этого отступления оказался командующий армией. Однако приговор не приведен в исполнение… Бывший лейтенант получает право умереть в бою…Мало кто знает, что в годы Великой Отечественной войны в составе ВВС Красной армии воевало уникальное подразделение — штрафная истребительная авиагруппа. Сталин решил, что негоже в условиях абсолютного господства германской авиации во фронтовом небе использовать квалифицированных пилотов в пехотных штрафбатах.
Страшное лето 1944-го… Александр Зорин не знал, что это задание будет последним для него как для командира разведгруппы. Провал, приговор. Расстрел заменяют штрафбатом. Для Зорина начинается совсем другая война. Он проходит все ужасы штрафной роты, заградотряды, предательства, плен. Совершив побег, Саша и другие штрафники уходят от погони, но попадают в ловушку «лесных братьев» Бандеры. Впереди их ждет закарпатский замок, где хранятся архивы концлагерей, и выжить на этот раз практически невозможно…
Диверсант… Немногим это по плечу. Умение мастерски владеть оружием и собственными нервами, смелость и хладнокровие, бесконечное терпение и взрывной темперамент в те секунды, когда от тебя, и только от тебя, зависит победа над смелым и опасным врагом…