Будапештская весна - [170]

Болельщики, узнав об этом, начали штурмовать наш дом. Они кулаками и ногами били во входную дверь, которую швейцар запер на засов. Возбужденные болельщики хотели выломать дверь и громко кричали, что они разоблачат судью, этого мерзавца и предателя.

Дядюшку Фрици спас мой отец. Не колеблясь, он смело подошел к окну и, распахнув его настежь, произнес яркую речь.

Увидев отца — а его все хорошо знали в Ладьманьоше, — толпа притихла. Сейчас на этом доме висит мемориальная доска. Говорил отец красиво и убежденно. Прежде всего он смело признался в том, что действительно предоставил футбольному судье убежище в своей квартире. И сделал это потому, что девиз всей его жизни — поиски истины, и он никогда не отступит от него. Вот и сейчас он дал честное слово разобраться в этом деле: если действительно обнаружится какое-то нарушение правил, то виновный в этом судья не уйдет от наказания. Те, кого будет интересовать его мнение, всегда могут найти его в кафе Хадика. А сейчас он просит уважаемых граждан мирно разойтись по домам, так как гнев, как известно, — плохой советчик.

Разумеется, все это отец произнес в такой остроумной форме, что вызвал гром аплодисментов болельщиков. Более того, ему удалось трижды рассмешить собравшуюся у дома толпу. И этот смех, можно сказать, спас дядюшку Фрици. Смелое выступление отца и его авторитет в районе сделали свое дело: спустя минуту болельщики, кто ворча себе под нос, а кто громко смеясь, начали расходиться по соседним корчмам, чтобы там продолжить обсуждение злополучного матча.

Дядюшка Фрици горячо обнял отца и пообещал отблагодарить его за этот день.

Не знаю, помнил он свое обещание или нот, однако для нас с мамой было важно то, что дядюшка Фрици пришел к нам. Выслушав маму, он тотчас же встал к рулю нашего тонущего семейного корабля. Разумеется, сорока шести тысяч пенгё у дядюшки Фрици не было, но зато у него имелся богатый опыт во всевозможных торговых делах и тяжбах, связанных с банкротством и тому подобным. Его солидность и элегантность внушали к нему доверие, а у нас появился близкий человек, который в меру своих сил взялся помочь нам.

Мама, дядюшка Фрици и я принялись разрабатывать боевой план. Львиная доля этого плана принадлежала дядюшке Фрици, который считал, что все наше имущество должно остаться нашей семье, а литературное наследство — венгерской литературе.

Этот план предусматривал раз и навсегда покончить с семейными традициями и молчаливой тактикой отца и смело идти навстречу опасности; более того, привлечь к себе всех лиц, которые ее представляют, с тем чтобы нанести по ним сразу один сокрушительный удар. Иначе аукциона не избежать. А в случае аукциона к нему необходимо подготовиться так, чтобы держать все нити управления в своих руках, чтобы противники, то есть кредиторы, и не догадывались, с какой стороны им грозит опасность.

Мы начали с того, что послали маму в издательство «Атенеум». Ссылаясь на наше бедственное положение, она попросила, в качестве исключения, передать право издания томика еще не изданных стихотворений отца Черепфалви, где можно было бы получить аванс. Руководство «Атенеума» с большой неохотой согласилось на такой шаг, и то только потому, что уже поговаривали о национализации этого издательства, а Каринти не входил в число благонадежных.

После этого мама разыскала нескольких известных писателей и толстосумов, которые причисляли себя к друзьям отца. Она попросила их поставить свои фамилии на подписном листе, согласно которому сто экземпляров стихотворного сборника, запланированного к изданию в подарочном варианте, в кожаном переплете и с портретом автора, не подлежали продаже, а распространялись по подписке среди друзей писателя. Цена тома устанавливалась в сто пенгё. Деньги следовало уплатить по выходу книги.

Получив подписной лист, мы отправились с ним к директорам банков, крупным торговцам, фабрикантам или просто богачам. Случалось, что из некоторых мест нас попросту выгоняли, но наиболее умные и хитрые богачи, увидев на подписном листе известные фамилии Михая Бабича, Ференца Герцена, Жигмонда Морица, а также Альфреда Фельнера, Микши Феньо, Морица Корнфельда, тоже решили примазаться к числу друзей умершего Каринти и поставили свои подписи на листе. Под этот документ Черепфалви выплатил нам в качестве аванса около трех тысяч пенгё, которые дядюшка Фрици сразу же взял в свои руки. Мы спешили, так как нас подгонял аукцион, к тому же нужно было помешать противной стороне подготовиться к нему.

И вот наконец настал день аукциона. Около десяти часов утра на улице перед нашим домом собралась внушительная толпа, напоминавшая сборище шакалов, которые обычно собираются в кучу, почуяв запах мертвечины.

— Ну пошли! — бросил мне дядюшка Фрици, и мы начали спускаться с шестого этажа.

Профессиональные скупщики на различного рода аукционах действительно, как шакалы, всегда объединялись в одну группу, так как каждый из них в отдельности имел лишь небольшую сумму денег, на которую он без объединения с себе подобными не смог бы купить стоящую вещь. Возглавлял эту группу «шакалов» худощавый лысый мужчина с хищным носом. «Шакалы» тихонько переговаривались между собой, обсуждая ожидаемую добычу и распределяя роли.