Будапештская весна - [153]

В юности Липот учился в католической гимназии. Был он в ту пору стройным высоким юношей с русыми волосами…

В санчасти стояло шесть больничных коек, однако ни одна из них в тот момент, когда туда пришел Колонитч, не была занята: в той роте солдатам весьма неохотно давали освобождение от занятий и работы.

На следующее утро Колонитча осмотрел доктор Ваго, низенький коренастый капитан с темными приветливыми глазами.

— Как вы сюда попали? — спросил доктор.

— Докладываю: вчера мне стало плохо.

— Я не это имею в виду… Как вы попали в эту роту?

Солдат ничего не ответил и лишь передернул плечами.

— Ваша фамилия?

— Липот Колонитч.

— Колонитч?.. — Капитан задумался, затем закурил и угостил сигаретой Липота. — Уж не родственник ли вы бывшего статс-секретаря Денеша Колонитча?

— Так точно, — ответил солдат после небольшого раздумья.

У доктора были мягкие нежные руки. Он не спеша простукал Липоту грудь и спину, а затем прослушал стетоскопом.

— И отчего же вам стало плохо? — спросил доктор. — С вами что-нибудь делали?

Липот покраснел, но ничего не ответил.

— Не нравится мне что-то ваше сердечко: прослушиваются какие-то шумы. Если хотите, я могу направить вас в госпиталь…

Капитан Ваго замолвил за Колонитча словечко, и потому, когда Липот пришел в госпиталь, начальник отделения старший лейтенант Шашди встретил его как человека, о котором ему уже говорили.

Через несколько дней после соответствующего врачебного освидетельствования Липота, как выздоравливающего, направили на амбулаторное лечение, назначив при этом помощником писаря.

В санчасти работала в то время Гизелла, молодая симпатичная медицинская сестра, которая умудрялась укладывать свои густые черные волосы в крохотный пучок.

По вечерам Гизелла и Липот подолгу беседовали, благо медсестра жила при госпитале. Вечерами огромное госпитальное здание будто вымирало. Стояла такая тишина, что было слышно, как где-то вдали скучающий мужской голос пел:

Моя любовь, моя любовь,

Ты завладела моим сердцем…

— Почему вы не носите кольцо? — спросила однажды Гизелла.

— Какое кольцо?

— С графским гербом и короной.

— Я как-то не привык к этому, — застенчиво ответил Колонитч.

— На вашем месте я бы обязательно носила такое кольцо, что бы там ни говорили. Разумеется, я вас прекрасно понимаю, понимаю вашу осторожность, тем более что сейчас большое внимание обращают на происхождение человека. Это, конечно, скверно, но уж если и так все знают…

— Меня как-то вообще никогда не интересовали подобные семейные безделушки… Вот музыкой я увлекался с детских лет и мечтал учиться в консерватории.

— Вы ее окончили?

— Нет, только два курса.

— А почему же вы не закончили ее?

— Меня исключили, — ответил солдат, и его лицо залил густой румянец.

— Я тоже обожаю музыку, — заметила сестра Гизелла. — Кто ваш любимый композитор?

— Я больше люблю старинную музыку: Баха, Вивальди… Разумеется, люблю и Бартока, и Стравинского…

— Любопытно, а меня современная музыка нисколько не интересует. Правда, я и не знаю ее вовсе.

— По-моему, с музыкой, как и с языками. Например, по-настоящему наслаждаться английской поэзией может лишь тот, кто читает по-английски. У современной музыки тоже есть свой собственный язык, своя грамматика, так сказать, свой словарный запас…

В этот момент к ним зашла подруга Гизеллы медсестра Роза. Они сварили кофе и включили радио, чтобы послушать музыку. Позже выяснилось, что старший лейтенант доктор Шашди находится с медсестрой Розой в самых интимных отношениях. Шашди обладал красивой внешностью, и хотя у него были и семья, и дети, но он для собственного удовольствия старался почаще попадать на ночные дежурства в госпитале. Он был страстным поклонником музыки и держал в своем кабинете проигрыватель.

Однажды вечером Шашди через Гизеллу пригласил Липота к себе послушать музыку. Собрались вчетвером. Доктор ставил на проигрыватель одну пластинку за другой. Тут были и арии из опер, и отрывки из камерной музыки, и негритянские джазовые песенки. Девушки в свою очередь разыгрывали балетные сцены. Чтобы всем было веселее, брали арбуз и шприцем вводили в него коньяк, а затем этот «пьяный» арбуз с удовольствием съедали.

Постепенно такие вечера стали регулярными, а квартет — неизменным. Колонитч время от времени читал всем своеобразные лекции о великих музыкантах. Старший лейтенант на таких вечеринках запросто переходил с Липотом на «ты».

Однако вечно оставаться в госпитале Колонитч не мог, а медсестра Гизелла и слышать не хотела о том, чтобы Липот вернулся в свою роту. Никто не знает как и с чьей помощью, но ей удалось сделать так, что Колонитч предстал перед врачебной комиссией, членами которой были капитан Ваго, старший лейтенант Шашди и еще кое-кто из ее хороших знакомых. Короче говоря, на основании многочисленных анализов и осмотров рядового Липота Колонитча комиссовали и единогласно признали негодным к несению военной службы.

Такое заключение врачебной комиссии нисколько не смутило медсестру Гизеллу. Она считала, что если Липоту бросить курить и не волноваться, то он в скором будущем сможет избавиться от всех своих недугов.

Демобилизовавшись, Липот Колонитч поехал на хутор в Альфельде, в трех километрах от села Ижак, куда выселили всю его родню. Там он оказался под одной крышей с семьей выселенного кулака Дано. Когда Липот в первый раз увидел свое будущее жилье, оно показалось ему конюшней, а старый Дано, независимо от своих политических взглядов, — обычным темным крестьянином.