Будь ножом моим - [107]
Значит, вот и все, не так ли? Последний шанс. Последние слова. Конец истории, которую ты начал писать для нас восемь с небольшим месяцев назад. Это даже не полная беременность.
Мои руки затряслись. Сколько у меня осталось минут? Десять? Девять? Кто-то уже занес лезвие гильотины.
Я даже не подготовила книгу. Если бы я только могла встретиться с тобой глазами, заглянуть в твою душу и сказать, что вижу.
Я вижу мужчину, который на самом деле не мужчина. Мальчика, который на самом деле не мальчик. Вижу мужчину, чьи зрелость и мужественность – всего лишь загрубевшая корочка на детской ранке.
Ты сам написал на конверте: «Винд зарубцовывается». (Тогда ты еще был Виндом.) Помню, я подумала, что рана затянулась именно в том месте, где ты из мальчика превратился в мужчину, и это место у тебя – не живое и не мертвое.
(Он еще не добрался до поворота в лесу, этот твой мотоциклист. Кажется, он едет немного медленнее обычного. Может, новичок. Ну что же, хорошо. Пусть едет медленно, медленно, делая остановки на пути. Огромное тяжелое облако повисло над лесом.)
С каждым письмом я все сильнее ощущала, что в моих силах предпринять что-то, неразрывно связанное с тобой. Не случайно, что именно я была той женщиной, которой ты написал. Ты интуитивно почувствовал, что я могу аккуратно оторвать эту корочку, чтобы на свет появился ребенок, твой светлый близнец. И тогда, возможно, этот ребенок превратился бы в мужчину, в человека, которым ты должен был стать. Кто этот мужчина? Вероятно, этого я уже никогда не узнаю. Могу только догадываться, что в нем сольются взрослый и ребенок, мужчина и женщина, живой и мертвец, и еще много кого и чего – без грубого, искусственного разделения, которое ты создал внутри себя.
Ибо для меня твоя подлинная сущность обнажалась в том месте, где все твои души соприкасаются, сливаются и смешиваются без каких-либо препятствий.
Встречаясь с тобой там, я тут же наполнялась тобой. Мои тело и душа говорили с тобой напрямую, избегая слов, которые не всегда мне нравились. Потому что именно там ты по-настоящему распаляешь, очаровываешь, ранишь и волнуешь меня.
В эти редкие моменты, когда ты позволял мне побыть с тобой там, в том месте, во мне пробуждались чувства, которых я не испытывала доселе ни к одному человеку, ни к одному мужчине.
Что происходит? Почувствовал? Внезапно меня бросает одновременно и в жар, и в холод. Я ощущаю тебя всеми клеточками своего существа, так близко, как будто ты стоишь под дверью.
Нет, не буду себя обманывать.
А снаружи уже несколько минут – полная тишина. Ни один листочек не шелохнется. Я боюсь оторвать ручку от бумаги. Вижу, как твои глаза смотрят на мои губы. Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что я могу сказать из того, что еще не сказано? Разве осталось что-то, что можно выразить словами?
Я слышу шаги снаружи, они приближаются по ступенькам к балкону. Яир, если у меня осталось право на еще одно желание, я хочу, я молю – пусть тысячи слов сложатся сейчас в тело.
С любовью,
Мириам
Дождь
В четверг утром, когда облака опустились на долину Бейт-Зайт и улеглись на наш дом, а дождь все не шел и не шел – ровно в девять тридцать позвонил он
Я спросил, она ли это, Мириам
Я знала, что это он, еще до того, как заговорил. Слышала его тяжелую одышку, и сама едва могла дышать
Мириам, это ты?
Да, да, это я, да… Долгая пауза, учащенное дыхание у обоих. Мне показалось, что он слышит стук моего сердца
Я что-то хотел тебе сказать, одну секунду
И все, что было и не было между нами, все эти безумные месяцы начали таять у меня в груди
Послушай, это совсем не то, что ты подумала
Я ничего не подумала. Кто способен сейчас о чем-то думать? Его голос был плотным, густым. Как будто он только что выбежал из гущи леса
Мне только нужно кое-что у тебя спросить
раненный в битве, которую вел с собой, прежде чем позвонить
Ты одна дома?
Да, я одна
Это совсем не связано с… с этим, с нами, понимаешь?
Что, – спросила я слабым голосом, – что ты говоришь?
Это касается Идо, Идо, а не нас, в смысле – не меня и тебя. И я начал рассказывать, что стряслось тут у нас утром
Только говори, пожалуйста, помедленнее
С ним сладу нет в последнее время
Помедленнее, – я не понимаю тебя, – объясни мне еще раз, что случилось с Идо. Мои губы произносят имя его ребенка
Он снаружи
Что значит снаружи, где? Он понизил голос почти до шепота. Я разобрала только обрывки: утром у него и его жены вышла ссора с сыном
Ему еще и пяти с половиной нет, но он упрям, как осел
Интересно, от кого это у него, – подумала я
Нет, нет, он упрямее меня и, конечно, упрямее жены. Его упрямство за гранью добра и зла. У нее приятный голос, совсем не такой, как я представлял, очень молодой. А Майя – это моя жена, Майя
Да, я знаю. Его жену, его сына и его самого
Скажи, у тебя вообще есть время? Ты в состоянии сейчас думать о…
Думать я в тот момент была явно не в состоянии
Я имею в виду, есть ли у тебя сейчас силы
Расскажи мне все
Все рассказывать необязательно, детали все равно не важны
Вот они, знакомые дуновения жара и холода – и в его голосе тоже
Она слишком быстро набрасывается на каждое мое слово, между письмами хотя бы была какая-то передышка, а тут буквально на каждый мой вдох – ее выдох
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Целая жизнь – длиной в один стэндап. Довале – комик, чья слава уже давно позади. В своем выступлении он лавирует между безудержным весельем и нервным срывом. Заигрывая с публикой, он создает сценические мемуары. Постепенно из-за фасада шуток проступает трагическое прошлое: ужасы детства, жестокость отца, военная служба. Юмор становится единственным способом, чтобы преодолеть прошлое.
На свое 13-летие герой книги получает не совсем обычный подарок: путешествие. А вот куда, и зачем, и кто станет его спутниками — об этом вы узнаете, прочитав книгу известного израильского писателя Давида Гроссмана. Впрочем, выдумщики взрослые дарят Амнону не только путешествие, но и кое-что поинтереснее и поважнее. С путешествия все только начинается… Те несколько дней, что он проводит вне дома, круто меняют его жизнь и переворачивают все с ног на голову. Юные читатели изумятся, узнав, что с их ровесником может приключиться такое.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась - в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне...По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".
«Я был один, совершенно один, прячась под кроватью в комнате, к дверям которой приближались тяжелые страшные шаги…» Так начинает семиклассник Давид свой рассказ о странных событиях, разыгравшихся после загадочного похищения старинного рисунка. Заподозренного в краже друга Давида вызывает на дуэль чемпион университета по стрельбе. Тайна исчезнувшего рисунка ведет в далекое прошлое, и только Давид знает, как предотвратить дуэль и спасти друга от верной гибели. Но успеет ли он?Этой повестью известного израильского писателя Давида Гроссмана зачитываются школьники Израиля.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Ближайшее будущее. Льды Арктики растаяли. Туристический бизнес открывает новые горизонты, и для желающих достичь ранее недоступные места запускаются новые экспедиции. Пассажиры круизного лайнера мечтают увидеть белого медведя, а вместо него им придется найти еще нечто более удивительное – мертвое тело во льду. Кто этот человек? Был ли он жертвой незнакомцев или самых близких людей, безжалостно его предавших? Вместе со льдом растают и коварные тайны прошлого.
В самолете, летящем из Омана во Франкфурт, торговец Абдулла думает о своих родных, вспоминает ушедшего отца, державшего его в ежовых рукавицах, грустит о жене Мийе, которая никогда его не любила, о дочери, недавно разорвавшей помолвку, думает о Зарифе, черной наложнице-рабыне, заменившей ему мать. Мы скоро узнаем, что Мийя и правда не хотела идти за Абдуллу – когда-то она была влюблена в другого, в мужчину, которого не знала. А еще она искусно управлялась с иголкой, но за годы брака больше полюбила сон – там не приходится лишний раз открывать рот.
Натан Гласс перебирается в Бруклин, чтобы умереть. Дни текут размеренно, пока обстоятельства не сталкивают его с Томом, племянником, работающим в букинистической лавке. «Книга человеческой глупости», над которой трудится Натан, пополняется ворохом поначалу разрозненных набросков. По мере того как он знакомится с новыми людьми, фрагменты рассказов о бесконечной глупости сливаются в единое целое и превращаются в историю о значимости и незначительности человеческой жизни, разворачивающуюся на фоне красочных американских реалий нулевых годов.
История Вань Синь – рассказ о том, что бывает, когда идешь на компромисс с совестью. Переступаешь через себя ради долга. Китай. Вторая половина XX века. Наша героиня – одна из первых настоящих акушерок, благодаря ей на свет появились сотни младенцев. Но вот наступила новая эра – государство ввело политику «одна семья – один ребенок». Страну обуял хаос. Призванная дарить жизнь, Вань Синь помешала появлению на свет множества детей и сломала множество судеб. Да, она выполняла чужую волю и действовала во имя общего блага. Но как ей жить дальше с этим грузом?