Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы. - [55]
Я встал, вышел из алькова. Паркет холодил ноги. Ощупью добрался до окна и открыл ставни. Улица заканчивалась площадью, на которой высился расплывчатый в утреннем тумане силуэт церкви с освещенными витражами. В другие времена я вновь лег бы в постель, больной от отвращения и тоски. Но этим утром ничто не могло умалить мою веру в себя. Я энергично умылся холодной водой. Все казалось мне распрекрасным, а я никогда не лукавил с тем, что доставляло мне удовольствие. Ну в самом деле, не стал же я чудовищем только потому, что жизнь однажды слегка вскружила мне голову! Я привел себя в порядок. Причесался. Освежился одеколоном. Взглянул в зеркало в платяном шкафу. Костюм старого Мадинье с чрезмерно высоким воротом и множеством кармашков делал меня похожим на студента Эколь Нормаль 1900-х годов. Аньес будет над чем всласть повеселиться. Я не мог бы объяснить почему, но мнение Аньес значило для меня гораздо больше, чем мнение ее сестры.
Элен была в столовой.
— Как спалось? Хорошо отдохнули?
— Спасибо. Лучше не бывает.
Она подвинула мне развернутый газетный лист.
— О вашем друге уже пишут, правда, пока без подробностей. Прочтите. На третьей странице.
Две строки из газетной заметки о происшествиях за последний час неприятно поразили меня:
«По всей видимости, смерть наступила в результате несчастного случая, но не исключено и убийство».
— Бедняга Жерве, — вздохнул я.
— Люди стали недоверчивы, — заметила Элен. — В несчастные случаи больше не верят… Берите масло.
В пепельном утреннем свете, делавшем наши лица какими-то помятыми и несвежими, Элен выглядела еще более увядшей, чем накануне. Только-только пробило восемь, а она была уже одета для выхода в город.
— Элен, — начал я, — нам нужно кое-что обсудить: ни за что на свете я не соглашусь усложнять вашу и без того нелегкую жизнь. Напротив, я желал бы помочь вам, не знаю, правда, как, но должен же быть способ, и не один…
— От вас ничего не требуется, — перебила она меня. — Я не нуждаюсь в вашей помощи.
— Так ли?
— Да. Заботы о пище не доставляют мне больших хлопот, а хозяйство — не мужское занятие.
— Элен, я крайне тронут…
Она сама на этот раз положила руку на мою. И сделала это с какой-то внезапной решимостью, словно заранее обдумала этот жест; уже целиком войдя в роль Бернара, я добавил:
— Я должен поблагодарить вас и за все остальное — за письма и посылки…
— Теперь это в прошлом, Бернар. Вы здесь.
Она пристально смотрела на меня своими серыми, внимательными глазами, которые не умели смеяться. Было в ней что-то от школьной учительницы, и я с еще большей, чем накануне, силой ощутил: меня экзаменуют.
— Я счастлив быть здесь, — глупо сказал я; в этот момент ее рука более дружески оперлась на мою, и неуместная мысль пронеслась у меня в мозгу: она девушка.
— Чему вы улыбаетесь? — тихо поинтересовалась она.
— Тому, что чувствую себя в безопасности… Что, кажется, у меня есть наконец дом!
— Это правда? Вы говорите это не только для того, чтоб сделать мне приятное?
— Элен, как вы можете?..
Она убрала руку и оперлась подбородком на переплетенные пальцы.
— Да, знаю, жизнь у вас была не из легких.
— Может быть, не такая уж нелегкая, но проведенная в трудах и одиночестве… Пришлось вкалывать, чтобы прочно поставить дело. Помогать было некому: родители умерли. Дядя — очень щедрый человек, но наведывался во Францию раз в несколько лет…
— Есть ли от него известия?
— Нет. Боюсь, не умер ли он, бедняга. У него была неизлечимая болезнь печени.
— А вы не пробовали возобновить отношения с сестрой?
— Нет. И не стану.
— Почему?
— Да потому, что Жюлия… Мне бы не хотелось, например, знакомить вас с этой особой, понимаете?
— Да, — медленно выговорила Элен, — В семье не без урода.
В соседней комнате зазвонил телефон, но она не трогалась с места.
— Я представляла вас иным, — вновь заговорила она.
— Из-за моей профессии?
— Ну да. Вы казались мне более могучим, более…
— Вроде лесоруба, — засмеялся я.
— До чего я глупа! — смутилась она, и мне это понравилось.
Телефон надрывался, я повернул голову в сторону гостиной, но Элен, чуть пригнувшись ко мне, объяснила:
— Это сестре. Не обращайте внимания. Аньес часто звонят.
— Вы сожалеете? — спросил я.
— О чем?
— Ну, что я не похож на лесоруба?
Она взглянула на часики и поднялась.
— Нисколько, — с игривостью, на короткий миг осветившей ее лицо, ответила она, и я словно подглядел в ней маленькую девочку, какой она когда-то была.
— Элен!
— Я тороплюсь! Ешьте досыта. Отдыхайте.
Она ушла. Телефон умолк, зато звякнул колокольчик в передней и послышались чьи-то удаляющиеся голоса. Я намазал хлеб маслом. До чего же здорово есть сколько душе угодно! Газета сползла на стул. Я развернул ее и еще раз прочел встревожившую меню заметку. В общем-то, она ничего не значила. О том, что неизвестный, обнаруженный мертвым на железнодорожных путях, был беглым военнопленным, умолчали. Видимо, на этот счет существовала инструкция. В остальном — предположение об убийстве, общее место, журналистские штучки…
И тут меня осенило, я отложил нож. Мыслимо ли это? Как же я сразу-то не догадался о том, что буквально бросается в глаза? Если теперь я признаюсь, что я не Бернар, меня непременно заподозрят в убийстве с целью занять его место. Может быть, даже в умышленном убийстве. Моя ложь, как ловушка, захлопывалась за мной. Правду говорить слишком поздно. Я так резко оттолкнул от себя чашку, что кофе выплеснулся на скатерть. Стоп!.. Не спешу ли я с выводами? Действительно ли я вынужден лгать и дальше? Приговорен ли оставаться Бернаром?.. Но способен ли я выдержать взгляд Элен в случае, если признаюсь, что…? Нет! Я слишком далеко зашел в отношениях с ней. К тому же я не могу позволить женщине судить меня. «Ну что ж, старина, — с горечью подумал я, — женись на ней. Если уж быть Бернаром, то до конца!» Чем больше я представлял последствия своей… неосторожности, тем больший испытывал страх. Я удрученно повторял: «Ты Бернар! Ты Бернар!» Ну да,
