Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы. - [53]

— Пока будете мыться, я соберу поесть…

— Достаточно куска хлеба. Я не собираюсь вас грабить.

Ее манеры отличались изысканностью, достоинством, и было непонятно, что ее привлекло в Бернаре. Почему вообще она захотела стать «крестной»? Она скорее была из тех женщин, что вступают в Красный Крест, берут на себя заботу о лечебнице или организуют кружок кройки и шитья. Возраст? Года тридцать три, тридцать четыре. Бернару она послала свою очень давнюю карточку, что и ввело нас обоих в заблуждение. Я скинул насквозь промокшую одежду, бросил ее в угол и вытянулся в ванной с теплой водой. Вместе с привычками цивилизованного человека я обрел и прежний образ мыслей: например, отметил, что Элен со слегка унизительной снисходительностью и самоуверенностью прямиком повела меня мыться. Нетрудно догадаться, что Бернар представлялся ей довольно-таки неотесанным типом… Потом, на свежую голову, надо будет хорошенько это обдумать. Отныне у меня много, очень много времени, я могу делать с ним что угодно — тратить, расточать, проматывать его как мне вздумается, но при этом знаю: скука уже подстерегает меня. Утром, стоит мне открыть глаза, она набросится на меня. Бернар, несомненно, был прав, когда говорил, что я человек сложный.

— Вот купальный халат, — послышался голос Элен. Она приоткрыла дверь, чтобы передать мне его. — Ну как вы? Получше?

— Чудесно… У вас не найдется бритвы?

Она засмеялась открыто и легко, смехом счастливой женщины.

— Хотите побриться? В такой час?

— Было бы неплохо.

Я тщательно побрился, аккуратно причесался, отдавая себе отчет в том, что хочу ей понравиться. Еще одна женщина в моей жизни! А ведь я зарекался… Боже, как клонит в сон! Облачившись в костюм, я улыбнулся: в этом наряде — брюки как две печные трубы и строгий пиджак с невообразимым количеством пуговиц — я выглядел респектабельно и в то же время жалко. Изрядно я, однако, преобразился. То ли еще будет! Зажав в кулаке свечу, я вышел из ванной и прошел через комнату и небольшую гостиную.

— Сюда, — позвала Элен.

Стол для меня был накрыт в столовой, обставленной, как я успел заметить, внушительной мебелью, поблескивавшей в пламени четырех свечей. Тяжелое столовое серебро, вышитая скатерть. Элен обернулась и сложила руки.

— Как молодо вы выглядите, — тихо проговорила она.

— Однако мне уже перевалило за тридцать, — словно отшучиваясь, возразил я. — Мне страшно неловко доставлять вам столько хлопот.

— Садитесь!

Прежней ее уверенности как не бывало, она разглядывала мои руки и, конечно же, размышляла, могут ли быть такие руки у торговца лесом; я же в присутствии этой женщины, о которой так часто думал в барачном кошмаре, испытывал не лишенное очарования волнение. Ни красавицей, ни просто хорошенькой, ни какой-то особенно женственной назвать ее было нельзя, волосы у нее не были красиво уложены, но серые глаза — такие прямые, такие властные — мне нравились. Нужно будет укротить их, эти глаза!

— Что я вижу! Сардины в масле! Ветчина! Холодная говядина! Ну, знаете, это просто разгул.

От меня не укрылось, что скользнувшая по ее лицу улыбка была тронута печалью.

— Наедайтесь! У нас в деревне знакомые, помогают с продуктами.

Я наполнил тарелку; она не сводила с меня глаз, с удивлением обнаруживая, что я умею обращаться с ножом и вилкой.

— Вам пришлось много пережить? — поинтересовалась она.

— Не очень. В лагерном персонале у меня нашелся один знакомый, до войны покупал у меня лес. Он спрятал нас в товарном вагоне поезда назначением в Лорьян. В Безансоне нам опять повезло — пересели в состав на Лион. Как видите, все проще простого.

— А ваш друг Жерве?

— Когда мы выбирались из сортировочного узла, он попал под маневровый локомотив. Умер на месте.

— Как все это печально! Мне бы очень хотелось познакомиться с ним: судя по вашим письмам, этого юношу ждало большое будущее.

— Думаю, да. Он сотрудничал в журналах. Был связан с театральным миром… Правда, он больше отмалчивался, держался замкнуто, вызвать его на откровенность было нелегко. Мне так и не удалось разузнать подробностей о его жизни.

Она хотела сменить мне тарелку; я запротестовал. Тогда она налила мне красного бордо.

— Достаточно! Благодарю!

От вина я расслабился, но в то же время остался необычайно восприимчив к атмосфере этой старой квартиры. Надежное состояние. Прочные семейные традиции. Для одного квартира слишком велика. Но одна ли она? В какой-то момент мне померещилось, что нас подслушивают из комнаты справа — дверь туда была открыта; судя по отблескам на темной поверхности стоявшего там пианино и светлому пятну нот на нем, это была большая гостиная.

— Вы играете? — поинтересовался я.

— Да, — смутилась она, затем решительно добавила: — И даже даю уроки… Так, развлечения ради. Но ваша комната в глубине квартиры, вам ничего не будет слышно.

— Жаль! Я обожаю музыку. Когда-то в детстве учился играть на пианино.

— Вы играли на пианино! Почему вы об этом не писали?

— Но это же такой пустяк!

Чуть слышно скрипнула половица, и я невольно повернул голову в сторону гостиной. Элен тоже посмотрела туда.

— Входи же, — негромко пригласила она кого-то.

В комнату вошла — вернее, бесшумно скользнула девушка.