Бросок на Альбион - [30]

Он дождался солнца! Оно пришло, обогрело его, но не успокоило. И вдруг – то ли померещилось ему? – справа по тропе услышал учитель тихий звук. Не голос птицы или зверя, не скрип сухой осины не свист ветра, а… Ланфранк напрягся, вслушиваясь и пытаясь понять, что же это за звук? Звук прекратился! Дрожь заколотилась по телу, уже согревшемуся: неужели это не люди?!

Звук повторился! Несчастный человек, учитель, о котором медленно расходилась по городам Европы заслуженная слава, тонкий аналитик, способный убедить в своей правоте любого, голый дрожал у дерева и мечтал о том, чтобы Бог не лишил его разума в эту радостную минуту.

Он уже понял, что где-то по тропе идут к его дереву люди. И радовался, и боялся потерять от счастья разум. Учителю никак нельзя без разума. Звук надолго пропал – тропа утонула в огромной балке, люди были совсем близко. Дрожь совсем затихла.

И вот, выкарабкавшись из оврага, старая арба покатилась по мягкой утренней тропе, и скрип колес, опережая арбу, побежал по лесному миру, радуя Ланфранка. Спасла его никому в мире неизвестная крестьянская семья. Крепкий мужик даже не удивился, увидев связанного человека, подошел к дереву, весь пропахший луком, развязал Ланфранка, дал ему какую-то хламиду. Путник опять задрожал: хламиду нужно было сначала согреть, затем пользоваться ее теплом. Грубое влажное сукно грелось долго, но согрелся-таки материал, и Ланфранку стало совсем хорошо, и мысль окончательно прояснилась и… сузилась. Большие надежды и широкие дали манили Ланфранка. Здесь, в лесу, радуясь нежданной удаче, пряча глаза от крестьянской девушки, сидевшей на арбе, Ланфранк о далях думать перестал. Ему стало стыдно думать о славе, о великих свершениях, о прочем – человеческом.

– Где здесь самый бедный и убогий монастырь? – спросил он своего спасителя.

– Здесь неподалеку есть монастырь Ле Бек, – сказал крестьянин неожиданно быстро и спокойно, будто ждал этого вопроса, дождался, давно подготовив ответ.

Ланфранк удивился, посмотрел на него.

– За опушкой повернешь направо, будет овраг, ручей, тропа пойдет вдоль балки к воротам монастыря. Он очень бедный, таких не бывает, – пояснил спутник.

За опушкой они расстались. Ланфранк пошел своей дорогой, пришел в Ле Бек. Монастырь был действительно очень бедный: грубо сколоченная, но прочная ограда из горбыля, за оградой деревянная церковь и хозяйственные постройки.

Основателем этого монастыря был Херлуин, человек, который мог бы стать героем самого доброго и лиричного романа о смелых и великодушных людях, о сильных личностях, не желающих идти на поводу у обстоятельств, и даже – у природы человеческой. Около двадцати лет Херлуин служил графу Жильберу, одному из родственников дюка Нормандии Роберта Дьявола. Не раз приходилось ему участвовать в дьявольских операциях Жильбера и Роберта; из года в год копилась злость на самого себя и обида: сильный человек, он никак не мог сбросить с себя рыцарские доспехи, угомонить в себе зверя. Пока был молод Херлуин, сомнения не так сильно мучили его. Роберт Дьявол вел частые войны, граф Жильбер никогда не отказывал родственнику в помощи. Херлуин, отважный и лихой в бою, отличался удивительной везучестью: редко-редко воинам врага удавалось ранить его. Он дрался во всех сражениях, боях и стычках, поражал врагов и друзей ловкостью, чувством боя, чувством крови: своей крови и крови противника. За это его ценили Жильбер и Роберт, за это прощали они ему некоторые вольности в разговорах, в поведении. Но время шло. Все временное уходило в вечность, все вечное оставалось, продолжало отсчитывать время.

Однажды ранним утром 1031 года Роберт Дьявол совершил дерзкий налет на слабоукрепленный городок в Бретани. Жители и воины, застигнутые врасплох, сопротивлялись недолго. У кого были кони, те спаслись от жестокого врага. Коней в городе было мало. Налетчики врывались в богатые дома, жадной рукой хватали все ценное, спешили. Ценного в городе было мало. Нормандцы стали брать в плен детей, девушек. Ошеломленные бретонцы кинулись спасать главное свое богатство, но налетчики пустили в дело огонь, и – еще утренний туман не рассеялся, не очистил овраги и лощины – ускакали по лесным дорогам прочь. В городе пламя трещало, плакали люди, спасали остатки добра от гнева огня.

Поздним вечером отряд Жильбера прибыл в замок графа. Начался пир. Эти пиры Херлуин ненавидел. Смелый в бою, порою жестокий в битве, но честный. То – бой. Звон металла и хруст костей, кровь животных и кровь людей, безумие, радостная дрожь – блаженство силы, блаженство сильных. Херлуин любил сражения. Ему нравилось это блаженство силы. Но пиры он ненавидел. Здесь царила ложь. Здесь наглость и ложь делали слабых сильными, трусов храбрыми. Херлуин пил вино, хватал крепкой рукой мягкие тела девушек, подносивших ему еду, прижимал к себе, ловил их взгляды, ощущал изнутри исходящую радость жизни, забывал о пире, о пирующих, даже о собственной ненависти.

Было время, когда он не замечал собственной ненависти, умел гасить ее. Жизнь брала свое, молодость свое брала. Под одобрительный гогот друзей уводил, а то и уносил он какую-нибудь красотку в стог.