Брошенная в бездну - [28]

– Надо думать, это у них несерьёзно?

– Конечно, нет! Поразвлекается и бросит.

– Да, такова верность мужчин…

– Мой говорит, что нынче самые знатные господа, самые правоверные мусульмане повадились посещать бар.

Хаджер-ханым была так возбуждена, что и не заметила, как сказала:

– И правильно делают, Наджие! Один раз живём на свете! Почему же немного не поразвлечься?

– И женщинам тоже?

– Ну-ну! Не лови меня на слове, – спохватилась старуха и похотливо захихикала. – Каждого влечёт к красоте – не только мужчину, но и женщину. Не скрою, когда я вижу красивого мужчину, сердце у меня так и тает…

Наджие была поражена. Уж не влюбилась ли старая ведьма в кого-нибудь?

Немного погодя Наджие ушла, а Хаджер-ханым, на лице которой всё ещё сохранялось блудливое выражение, заглянула в спальню. Назан сидела всё в той же позе.

– Вставай, зажги лампу и приведи себя в порядок. Каждый муж бьёт свою жену, даже если и любит. Замужество – дело нелёгкое. Чего только нам не приходится терпеть!.. Утешься хоть тем, что твой муж не приводит в дом чужих женщин.

Назан не откликалась.

Хаджер-ханым сама зажгла лампу. Лицо Назан было в крови.

– Встань, умойся!

Собрав все силы, Назан поднялась и побрела в кухню. Уже позабывший о недавнем скандале Халдун лежал на полу и запускал волчки. Сталкиваясь, волчки вылетали за нарисованный мелом круг.

Назан вымыла лицо и возвратилась в спальню, недоумевая, почему свекровь вдруг сменила гнев на милость. Ведь всегда она только натравливала на неё сына, старалась распалить его ещё больше, когда он был чем-нибудь недоволен. Уж не она ли накликала всю эту беду?

– Вы не говорили Мазхару о пропаже перстня? – спросила Назан.

Хаджер-ханым сделала вид, что оскорблена таким вопросом.

– Так вот оно что? Значит, ты меня подозреваешь? Спасибо, Назан! А я по простоте душевной хотела тебя утешить… Ну и поделом мне, теперь я же и виноватой осталась. Подумай сама, зачем мне было ему говорить? А если бы я захотела сказать, так разве постеснялась бы тебя?

Хаджер-ханым пустилась в рассуждения, потому что в общем была довольна. Поступок Мазхара означал лишь одно: он разлюбил жену. Любимых жён не бьют. Плевать, что сын связался с девицей из бара…

– Мама, посмотри какая коробочка! – закричал Халдун, вылезая из-под кровати с синим бархатным футляром.

– Где ты это нашел?

– Я запустил волчок, а он убежал под кровать. Вот я и полез…

Назан, словно безумная, бросилась на шею свекрови:

– Мамочка, дорогая, простите меня, ради аллаха! Я виновата, думала, что вы хотите подшутить надо мной…

– Да простит тебя аллах, пусть будет на то его воля! Другая бы на моём месте пожаловалась сыну. Подозревать меня в воровстве! Стоило бы мне заикнуться – и уж он проучил бы тебя! Да такую свекровь, как я, днём с огнём не найдёшь!

Назан забилась в угол и, держа в руках футляр, плакала навзрыд. Но теперь это уже были слёзы радости.

Хаджер-ханым не спеша вышла из комнаты.

8

Весь вечер Назан просидела в кресле у окна с перстнем в руках, ожидая возвращения мужа. Ей так хотелось поскорее обрадовать его.

Но миновала полночь, пробил час, потом два! Три! В четвёртом часу глаза у неё сомкнулись, и Назан погрузилась в сон, продолжая крепко сжимать в руках футляр с перстнем.

Счастливая улыбка застыла на её лице, освещённом слабым светом лампы. Ведь всё плохое было позади – перстень нашёлся! Голова Назан склонилась набок, грудь мерно вздымалась… Вдруг ей послышались шаги мужа. Вот он вошёл в спальню. О, как он страшен! «Отвечай, где перстень?» – закричал Мазхар. Она ещё крепче сжала футляр в руке, но была не в силах вымолвить ни слова.

Муж замахнулся и… Назан проснулась. Глаза её расширились от ужаса.

Растерянно озираясь вокруг, она наконец поняла, что это был сон.

Она взглянула на часы. Было около четырёх. «Где же всё-таки муж? Почему он не пришёл? Быть может, всё ещё сердится на меня за перстень?»

Она подошла к окну. Вдали на горизонте появилась бледная полоска рассвета. Пропел петух. Откликнулся другой. Но Назан ничего не слыхала, поглощённая думами о муже. Может, ему опостылел дом? Или надо было ехать на следствие? Нет, скорее всего, он, как это было в предпоследнюю ночь, провёл время со своими друзьями…

Назан вздохнула. Что ни говори, а она никогда не была такой женой, о которой мечтал Мазхар, – никак не могла быть весёлой, встречать мужа после работы с улыбкой…

Вскоре раздался голос муэдзина, призывавшего правоверных к утреннему намазу. Назан спрятала футляр под миндер[10] и вышла в переднюю. Окно свекрови, плотно задёрнутое занавеской, слабо светилось. «Значит, она уже проснулась, – подумала Назан. – Пойду приготовлю ей воду для омовения».

Наполнив водой медный кувшин и поставив на пол таз, она прислушалась. Свекровь вышла из комнаты, твердя слова молитвы.

– Чего это тебя в такую рань подняло? – удивилась Хаджер-ханым, глядя на лицо невестки, всё в ссадинах и кровоподтёках.

Назан робко улыбнулась и подняла глаза на свекровь:

– Я приготовила вам воду для омовения…

«Я постараюсь любить вас, как родную мать, – говорил её взгляд, – даже больше. Только вы полюбите меня, хоть немного. Не браните на каждом шагу, обращайтесь со мной хорошо, и я буду вашей верной рабой. Ведь, кроме вас, у меня никого нет!»