Брошенная в бездну - [2]

Вскоре они познакомились. У Назан не было родителей, она жила со своей тёткой Алие – сестрой покойной матери. Мазхар настаивал на свидании, и тогда она с трогательной беспомощностью сказала: «У меня никого нет на свете, кроме аллаха. Но ведь вы не обидите меня?»

На третий месяц знакомства они стали близки. А ещё через три месяца у Назан заметно округлился живот.

Поняв, в чём дело, тётка подняла крик на весь квартал. Она не потерпит в своём доме потаскуху, пусть убирается куда хочет! И шестнадцатилетняя Назан оказалась на улице…

А как взорвалась мать, увидев его входящим в дом с девушкой, у которой живот едва не доходил до подбородка!

Стоило Мазхару вспомнить о матери, – как у него защемило сердце. Сколько страданий доставляла мать его жене! Она буквально изводила кроткую Назан. А как неприятно было смотреть на размалёванное лицо матери. Она красилась, пудрилась, подводила глаза, совсем позабыв, что это не пристало ей по возрасту. «Бесстыжая!» – в сердцах произнёс Мазхар, но тут же спохватился: «Что бы там ни было, но она всё-таки мать!»

…Хаджер-ханым овдовела совсем молодой, оставшись с маленьким сыном на руках без всяких средств к существованию. Мазхар помнил, как матери приходилось прислуживать в богатых домах, стирать чужое бельё и мыть чужие полы. Она делала всё, чтобы дать ему образование. Он никогда не забывал, чем обязан матери.

Однако всему есть предел! Разве он не возместил сторицей все её заботы? Она жила в его доме в полном довольстве. У неё была своя, хорошо обставленная комната. Он не скупился на подарки матери – её комод и сундук были полны белья и одежды…

Казалось бы, чего ей больше и желать? Живи в своё удовольствие и оставь в покое сына и невестку. Так нет же! Всегда норовит затеять скандал. Нет, нет! Пора, давно пора положить этому конец!

Хаджер-ханым, сидя перед зеркалом, разглядывала своё постаревшее лицо. Нарумянив щеки, она подвела глаза и брови, напудрилась и, набросив чёрный блестящий чаршаф из лионского шёлка, поднялась вполне довольная собой.

– Пора на прогулку, Халдун, – сказала Хаджер-ханым внуку, игравшему на полу своим игрушечным паровозом.

Мальчик поднял на неё глаза:

– С тобой?

– Вот грубиян! Ты должен говорить бабушке не «с тобой», а «с вами»… Но разве ты виноват, что так плохо воспитан? Виновата во всём твоя мать – эта женщина с душонкой служанки!

Хаджер-ханым схватила внука и потащила в переднюю.

– Эй, ты! – крикнула она, спускаясь по лестнице.

Назан хлопотала в кухне и немного замешкалась. Торопливо вытерев руки, она появилась в дверях.

– Что угодно, эфенди?

– Эфенди, эфенди! – передразнила её свекровь. – Чтоб тебе этот эфенди могилу вырыл! Скорее иди сюда!

Назан уже привыкла к такому обращению, но каждый раз ей становилось больно. И всё же она никогда не роптала.

– Что вам угодно? – покорно переспросила Назан.

Хаджер-ханым не удостоила невестку даже взглядом.

– Я ухожу на прогулку, – бросила она в пространство.

– Хорошо, мамочка…

– Мамочка? Какая я тебе «мамочка»? Не смей меня так называть.

– Но почему же?

– Почему, почему? Меня это раздражает.

Назан попыталась смягчить свекровь и подняла было руки, чтобы её обнять:

– Разве вы мне не мать? Разве есть у меня кто-нибудь, кроме вас?

– Пошла прочь! – закричала Хаджер-ханым, – лезет со своими нежностями – ишь «доченька» выискалась! Ну, подумай сама, гожусь я тебе в матери? Или я похожа на грязную нищенку? А?

Назан так и застыла, её словно окатили ледяной водой. Свекровь достаточно ясно намекнула на её бедную мать… Она считала её нищенкой. Но это была ложь! Назан, правда, не помнила своей матери – та умерла, когда девочке было два года. Но зато она хорошо помнила своего отца. Он часто бывал в доме тетушки Алие, которая её растила…

Это был стройный офицер, всегда затянутый в военный мундир. Он дарил ей большие коробки шоколадных конфет, перевязанные яркими лентами, сажал на колени, гладил по голове, ласкал и рассказывал сказки.

Назан очень гордилась своим отцом и горько плакала, когда он внезапно исчез. Лишь несколько лет спустя она узнала, что отец погиб в каком-то сражении…

Шум захлопнувшейся двери заставил Назан очнуться. Она выглянула в окно: свекровь, держа за руку Халдуна, переходила улицу, кутаясь в свой блестящий чаршаф.

Вот свекровь подошла к маленькому домишке, который, казалось, врос в землю, придавленный почерневшей черепичной крышей. У единственного оконца этого жалкого домишка сидела худая, как скелет, женщина по имени Наджие.

Назан знала, что Наджие живётся несладко. Её муж Рыза был бездельником и заядлым картёжником. Да и Наджие было известно о нелёгкой доле Назан. Нередко до неё доносились крики Хаджер-ханым, бранившей невестку.

«Подумаешь, – рассуждала сама с собой Наджие, глядя на приближавшуюся старуху, – не по нраву ей невестка! Ишь ты! Опять накрасилась, как уличная девка! Совсем стыд потеряла. И что это ей дома не сидится?.. Если бы у меня была такая свекровь – я бы её придушила!»

Наджие невзлюбила Хаджер-ханым, заметив однажды, как вела себя эта старая женщина во время разговора с её мужем. Она прищуривала глаза, противно хихикала и, казалось, из кожи вон лезла, желая выглядеть привлекательной. «Мерзкая старуха! Камень готова обнять – лишь бы он был похож на мужчину… Эге! Да она, никак, идёт ко мне».