Бронзовый грифон - [17]

– Все равно порванный, – мягко сказала Флана. – Я бы попробовала зашить, только…

Она хотела сказать, что не очень-то преуспела в работе с иглой и ниткой, но замолчала на полуслове. Слишком уж сердитый взгляд бросил на нее Кир.

– Ну, чего ты злишься? – произнесла она. – Моя вина, что ли?

Делла Тарн молчал и продолжал елозить рукавом по плечу. Жгучий стыд, смешавшись с испепеляющей ненавистью, дает гремучую смесь. Там, внизу, затевая драку со студентом… Как, кстати, его зовут? Антоло, кажется. Так вот, вступая в спор с Антоло, он казался себе значимым, решительным и непогрешимым. А все излишек мьельского.

Теперь хмель ушел.

Остался стыд, досада и презрение к собственной трусости.

Бежал, бросив товарищей, офицеров-гвардейцев!

Неужели он так же бежал бы и в бою, если бы враг начал одолевать? Сбежал бы или нет? Бросил бы вверенную ему полусотню? Или предпочел бы умереть, но не отступить?

Когда отец отправлял его с рекомендательным письмом от капитана т’Глена делла Фарр к генералу Бригельму, грядущее казалось радужным. Производство в чин, успех в аксамалианском высшем обществе, какая-нибудь небольшая война, рост по службе, слава, богатство… Делла Тарны не могут уповать на связи при императорском дворе, сказал отец. Излишка денег тоже никогда не водилось – хоть земля в Тьяле и плодородная, а погода мягкая и способствующая земледелию, но обрабатывать ее еще надо уметь и иметь достаточное количество крестьян. А той захудалой деревушки, которой владели делла Тарны, с трудом хватало, чтобы свести концы с концами обедневшего, но гордого дворянского рода.

Кирсьен мечтал всего добиться сам. Стать, самое меньшее, генералом. Разбогатеть. Жениться на дочери какого-нибудь вельможи из Аксамалы. Играть важную роль при дворе.

И теперь все пошло прахом!

Из-за глупой потасовки в борделе.

И когда?

В первый же день после вручения вожделенного банта лейтенанта.

Разве можно себе простить такое?

Нельзя. И никому нельзя простить.

Наглым студентам – деревенщина деревенщиной, а туда же – спорить с потомственными дворянами. Ансельму, побежавшему со всех ног за стражей, – неужели нельзя было тихонько замять дело? Стражникам, явившимся вовремя и рьяно взявшимся усмирять безобразников. Флане, неуемное желание попасть в комнатку которой толкнуло молодого офицера на спор и драку.

Впрочем, Флану можно и простить. Ведь она спасла его. Именно спасла, другого слова не подберешь. Закрыла дверь за спиной беглеца, а после, когда стражники начали прочесывать заведение фриты Эстеллы вдоль и поперек, буквально затолкала его под кровать – сам Кирсьен, совершенно ошалевший от только что пролитой крови, не соображал ничего и двигался, как зачарованный. Лежа в пыли и паутине, он старался почти не дышать. И все равно в носу щекотало так, что дух захватывало. Но лейтенант сдержался и не чихнул, не выдал себя.

Флана объяснила стражникам и вышибале Ансельму, что при первых звуках драки, донесшихся снизу, испугалась до полусмерти и закрыла дверь на засов. Да, пробегал кто-то. Топал так страшно и дергал каждую дверь. Наверное, ужасный разбойник и душегуб. Но она молилась Триединому, чтобы запоры оказались крепче рук неизвестного мерзавца, и бог не выдал. Да, пробежал дальше. Слышала, как ставень хлопнул. Со второго этажа на улицу? Откуда ж она знает? Она же говорила господину сержанту, что испугалась и заперла дверь. Конечно, господин сержант такой мужественный и сильный, у него такая большая и толстая дубинка… После этих слов Ансельм сказал, что нужно идти искать дальше, а Флане посоветовал вновь запереться и носа из комнаты не показывать. С трудом сдерживая смех, она повиновалась.

Кирсьен выбрался из убежища, жалкий, грязный, проклинающий всех и все на свете. И теперь пытался отчистить мундир, который ему больше не носить никогда.

– Долго дуться будешь, Кир?

Он вздохнул, ответил невпопад:

– Как теперь жить? Для чего?

– Ну, я не знаю… – Флана покачала головой. – Пересидишь у нас какое-то время.

– В борделе?

– Да, в борделе. Девочки не выдадут. Есть у нас один чуланчик. Фрита Эстелла там всякий хлам ненужный хранит…

– Ансельм узнает, выдаст.

– Ансельма уговорим. Я Риллу попрошу, она ему глазки построит.

– А фрита Эстелла?

– Она добрая. Не выдаст.

– Я ей денег должен.

– Тем более не выдаст. Если тебя стражники заберут, кто ей долг отдаст? А так есть надежда.

В доброту хозяйки Кирсьен верил с трудом, но последний довод показался убедительным.

– Ну, хорошо. Поживу… Если это жизнью назвать можно. А что потом?

– Что потом? – Флана на мгновение задумалась. – Выведем тебя из города, когда искать перестанут. Иди, куда хочешь.

И тут офицера вновь затрясло крупной дрожью. Он вскочил, сжимая кулаки. Едва не заорал:

– А мне некуда идти! Понимаешь? Некуда! В казармы дорога заказана. Домой? К родителям? Что я отцу скажу? Как матери в глаза посмотрю? Уж лучше в петлю! Вся жизнь перечеркнута!

– Ах, вся жизнь?! – зашипела Флана. Видно, причитания Кирсьена ее порядком утомили. Он уперла кулаки в бока, шагнула почти вплотную к нему. – Конечно! Блестящий офицер! Прямая дорога в генералы! А не нужно было мечом махать в борделе! Да еще в праздник! Что ты о жизни знаешь?! Дворянин! На всем готовом привык… Мамки, няньки, слуги… Накормят, оденут, почистят, проблеваться помогут, если перепил. Думать не надо – командиры все за тебя решат. А теперь что, я должна за тебя решать твою судьбу? Может, мне в магистрат пойти – так, мол, и так, лейтенант т’Кирсьен делла Тарн ни в чем не виноват, он весь из себя белый и пушистый, а студент тот сам башкой на его меч напоролся. А потом и к генералу гвардии сходить? А что, мое слово много значит для Аксамалы! Я и к императору могу, и к богу Триединому тоже! Пока блестящий лейтенант т’Кирсьен делла Тарн в разодранном мундире будет соплями давиться у меня на кровати.