Броневые отвалы - [6]

Под столбами высокой палатки, на том же Цветном — в яму под полом, она протащила Аришу. У палатки были ступени. Во всю ширину, аршина на полтора, погребок. Когда-то клали, наверно, товары. В яме дрыхла старуха. Эта — Непиха — здесь проживала с весны. Приручила девчонку. Ночами с часу ползла в темноте караулить гуляк. За гроши отдавалась. Торговала девчонкой. Была раньше матерая, профессиональная бандырша. Гремела чуть не десятком домов. Выезжала со стаей на ярмарки.

Густой вонью мотнуло в глаза. Но выбора не было. Ночь пробредила Степой. Утром увидела белые, словно в проказе, глаза. Точно навозные черви стелились серые космы волос. Губа широко свернулась наверх. К безобразной дыре вместо носа. Шепеляво хрипела:

— Крашавича, большие деньги могла бы иметь. Кабы мне, с такой красотой не пропала бы.

Снова день в отвратительном ливне. До ноя в костях. Под печенью рос и крепчал лягушонок. Свирбели в сырости ноги. Вязало словно известкой во рту.

Вечером, может впервые, заметила галстуки. Увидала «серпы» и шинели.

Своей шинели уже не было. Осень густела с часами. Пришлось Арише в чужие прикрыть костеневшее тело. На бульварных скамейках. Ночами, с улыбками.

Потом пошли побогаче. В пальто на меху. С бумажниками, как чемоданы.

С другими девками встретилась. Предложила, робея:

— Возьмите в товарищи. Одна-то я пропаду.

— Мы, голубка, не с этой республики. Случайным пачпортом прибыли. Наш раен на Твербуле.

— С Живодерки мы. Околь Даниловки.

Перетащили к Грузинам. В район входил и Морозовский.

Скоро девки залаялись:

— Отбила «ручки». Что ни глянет — ее…

Но ходила не часто. Едва оправила шватор (тряпье) — только что на жратву и табак.

И потом на портвейны.

* * *

От Живодерки доплюнуть до «Зверологичного».

Над Зверологичным — через трамвай — взметнулся пригорок. Под ним стальной полировкою — пруд. Влево рослой щетиной стволов Морозовский сад. Вправо четырехэтажные кубы белых домов. Снизу схлеснуты зеленью. Над прудом широкие завеси крепких дерев. Каемкой красною крыши.

Один из пары домов — «Вренелогичный пассаж»:

— Каюка, шкрабальник, тычево, шпрыньчик.

Имена подходящие. В то же время «Вренелогический».

— Спаситель рода трудящих. Подог бульварным-республикам.

Наркомздравит народную хворь социяльных болестей.

— От него да от смерти. Каталажка — клоповник еще. Отделение N 14, где замки не прорубишь слезой.

Но это в смысле побочных занятий: — самогон, воровство…

Во вренелогический Ариша часто на предвариловку:

— Лучче загодя. И чистоту наблюдают. Вперед соломку стели. Ушибешься — так в мякину.

Ушибиться — куда же бы проще? Должность рисковая. Не у всякого вывеска на переносице.

И тяжелая должность. И скучная, можно сказать. Как отштамповано:

— Мамзель, поехать сблаговолите-с?

— Пожалуйте-с, на лихаче…

— Что же, можно лихач.

Лихач в артеле с девчатами. Проценты.

— Тверская. К «Замку Тамары».

В Замке процент. Можешь не жрать — но на стол тащи и нажаривай. Зови девчат. Угощай.

— Позвольте музыку, сударь…

— Я к вам, сударь, одна не поеду. Возьмите Ольку со мной. Девка — лодочка. Будем на пару.

— И чтобы деньги вперед.

Ольга — спец по разгрузке. Политик насчет своровать. У Ольги дутые, пухлые щеки и ноги чурбанами. Девка русская — груди торчком. Губы в ядрышках, чмовкие.

У гостя на сменку. В другую комнату ходят дышать:

— Жарко оченно.

— Окно, мамзельчик, откройте.

В окно, в колодец двора, вторым и третьим рукам — что на глаз попадется… Потом:

— Нас кто-то зовет…

И свищи.

Бывали скандальчики.

У Ариши от Жоржика с Балтики широченного взмаха шрам ножевой. Через грудь по мякоти пухлой руки. До гроба. До упокой меня, восподи. Вспоминала матроса без злобы. Хороший парень был. Бомбочка.

Три недели в больнице, и после в тюрьме отлежала за друга. Поделом — не воруй у своих.

И опять во вренелогичный ходила.

Во вренелогичном понравилась доктору. Из провинции прибыл на практику. Ариша всегда к нему попадала. Сначала хмурился.

— Чево авансом приходите? И так хвосты как за сахаром.

Улыбалась виновно. Привык. Встречал высокой улыбкой. И снисходительно щурился:

— Везет вам, дамочка. Счасливы…

— Ох, везет. Не завидуй. Все же с пробкой какой не вожусь. Берегу себя, дохтур.

Как-то после анализа, уже уходящей сунул адрес:

— Жду. Не раскаешься…

Встретил масляным маревом глаз. Хихикал тоненько:

— Чудная!

— Тебе бы надо не эдакой.

— Дохтур, я к тебе не за этим. Состукай дочь, да учи.

Потускнела.

И, машинально лаская тяжелую тушу, добавила:

— Презирашь, а нажилился точно в уборной.

Звал заходить. Но больше она не пошла:

— Лучше с пьяными клешами. Заклюют да как соколы. Интеллигентишко… тоже.

Рядом с вренелогическим дом улыбчивей, выше. Под окнами этого дома Ариша часто телом нагим голубела в пруду.

В доме жили рабфаковцы. Его коридоры были уложены буквою — Г. Рабфаковцы жили вповалку. В комнатах, что на троих — по пять и по семь. Голодали. Пахли селедкой и луком.

Но были рабфаковцы гибки, выносливы, грубы и горячи.

Вечерами в окна метались звуки гармоники. Билась дрябло и хлипко рояль. Рвались частушки:

     Ой, Дуняха, отвяжись

     С морем ты-ы-ы Таврическим,

     Я на физике зашился

     Прессом гидравлическим.

Ты не хныкай, остолоп,