Броневержец - [17]

«Прям как я — думал Леха. — Сначала хорошо, ярко крутнулся, а потом шлепнулся и зашипел. Теперь вот паленым воняю. Че теперь делать? А хрен его знает, чего! Переводиться отсюда надо! Или все же рогом упереться? Надо подумать. Хорошо подумать, не торопясь, все по полочкам…»

Однако не пришлось Лехе в этот раз особенно ни раскладывать, ни анализировать. Повод для принятия решения неожиданно нашелся сам собой.

Через несколько дней после праздника в батальон пришла важнейшая новость государственнейшего масштаба, мгновенно ставшая темой всеобщего обсуждения.

Январский день выдался морозным. Воздух был как-то по-особенному свеж и прозрачен. Сугробы на спортивном городке после выпавшего ночью снега играли на солнце золотистыми чешуйками.

В этот день утреннее построение комбат начал не совсем обычно. Личный состав батальона уже стоял в строю, но подполковник Славкин не торопился с постановкой задачи, продолжая что-то обсуждать перед строем с замполитом батальона. Наконец замполит занял свое место в строю, и комбат с заметным волнением торжественно и серьезно объявил всему личному составу о том, что Родина, неукоснительно выполняя взятые на себя международные обязательства и выполняя свой интернациональный долг, по просьбе братского афганского народа ввела на территорию Республики Афганистан ограниченный контингент советских войск для защиты завоеваний Апрельской революции.

Вот это была новость так новость! Значит, жизнь, выходит, шла и вершилась! А Леха со своей мелочовкой, получается, чуть из ее корзины не выпал! Такой поворот чуть не проморгал!

Услыхав про глобальные перемены в политике, Леха в один миг почувствовал, как время снова устремилось вперед. В Лехиной груди стало неимоверно горячо. Ему показалось, что от его внутреннего возгорания снег сейчас же начнет таять и все это неминуемо приведет к ранней весне. Стоя в строю, он даже стал дышать чаще и глубже, чтобы как-то охладить свой внутренний перегрев.

По окончании построения, когда офицеры разошлись по своим подразделениям, Леха направился в штаб прямиком к командиру батальона. Зайдя в кабинет, он прямо с порога попросил комбата считать его первым в очереди добровольцев на отправку в Афганистан.

Комбат с пониманием и некоторым сожалением посмотрел на него.

— Очередей, я думаю, не будет — медленно произнес он. — А может, тебя, Шашкин, в другую часть перевести? Напиши рапорт, я походатайствую, переведут куда-нибудь недалеко. Специалист ты хороший, характеристику отличную дадим.

Но Леха вариаций на эту тему уже не допускал. Зачем ему перевод? Ему надо ехать теперь только на помощь братскому народу. И желательно немедленно. У него просветление в мозгах только про это и наступило! И никаких суррогатных заменителей своей хорошо и быстро осознанной идее он теперь уже не признавал.

— Никак нет, товарищ подполковник, прошу направить меня только туда — в Афганистан!

Комбат некоторое время молча смотрел на Леху и наконец, вяло махнув рукой на дверь, ответил:

— Ладно, иди. Пока ничего еще толком не известно, а там посмотрим.

Ему вполне были ясны мотивы Лехиного поведения. Он и сам не был страстным поклонником идеи назначения Пругина на должность зампотеха батальона, но знал, что вопрос назначения Пругина в штабе дивизии был давно решен. Выставлять же на показ свое отрицательное мнение, никак не влияющее на это назначение, он не стал. Это лишь привело бы к обострению отношения с дивизионным начальством, от которого реально зависело дослужить ему самому почетно до пенсии здесь или еще черт его знает где. Будь его батальон побольше, он перевел бы этого прапорщика в другое подразделение, чем с ходу и решил бы эту проблемку. А так, куда его тут денешь? Пругину же служить тут еще долго. Даже когда капитан Засохин, перепачканный мазутом, недавно жаловался на «этого обнаглевшего прапорщика», комбат резко его заткнул и посоветовал иметь свое собственное мнение о подчиненных, а не повторять чужое. А теперь этот желторотый крепыш в детских веснушках и прапорских погонах сам хоть на войну от этой незадачи просится. А если глубже копнуть и разобраться, то это в первую очередь его, комбата, незадача. Надо было все же попытаться объяснить тогда в штабе дивизии, что Пругин еще тот подлюка! Но кто ж знал, что так обернется? Кто-кто! Сам же и знал, что дурак в поле не комбайн! Бедная Люба, как она жила с этим…

Он посмотрел в подернутое инеем окно своего кабинета. Прапорщик Алексей Шашкин быстрым и уверенным шагом шел от штаба через плац по сверкающему, искрящемуся на январском солнце снегу.

В мастерской Леха быстро поставил задачу своим бойцам и сел на табуретку у верстака. Ему не работалось. Было радостно от мысли поехать в дальние края. Как в Испанию на далекую загадочную войну. Он курил и в силу своих познаний пытался представить себе тот далекий Афганистан. Ему представлялись джунгли, слоны, верблюды, красивые шахские дворцы, люди в белых одеждах в жарком климате, море, пироги, парусники на волнах и женщины, поющие протяжные арабские песни. А среди всего этого великолепия и сам Леха, строгий, как представитель великого народа, но справедливый и с пистолетом на боку в кожаной кобуре.