Бродяга. Путь ветра - [30]
— Мариэль из Храма Первозданной Ночи, встань! Пояс уртара — твой. Прими его — и да будет с тобой Сила и наш повелитель!
Под звуки грозного и мощного пения, в котором угадывалось куда больше восьми голосов, живой пояс лег в руки Мари. Сияние сменило цвет, наливаясь пурпуром. Черная глыба обрела очертания трона с сидящей на нем фигурой — человеческой и в то же время не вполне. Замирая, Мари поняла, в чем дело: у сидящего на престоле не было лица, только тьма, подобная грозовой туче. И такой же тучей показалась, появившись ниоткуда, его свита — ждущие за престолом. Воздев и опустив руку — в отблесках света выглядевшую, как оживший базальт — Безликий проговорил:
— Возьми часть моей Силы — и отдай мне свое Имя и свое тело. Надень пояс!
Голоса взмыли вверх, оглашая зал пронзительной ритмичной мелодией. Пояс в руках девушки отозвался нетерпеливой дрожью. Мариэль мутило. Не было ни радости, ни облегчения — только усталость и страх. Она с трудом оторвала взгляд от сидящего на троне, чтобы поглядеть на пояс. И отшатнулась, увидев невидимое прежде.
Пояс был пропитан кровью.
Кровью тех, кого не приняли на учебу — в каждом из восьми храмов ежегодно освобождалось лишь одно место. Остальных принесли в жертву — Кай-Харуду и тому, кто был избран. То есть — ей.
Кровью семи несчастных, погибших в борьбе за пояс, названной Испытанием.
Кровью, которую она прольет в будущем, став уртаром — боевым магом, грозой южан, одним из множества пальцев на руке Кай-Харуда, протянутой в этот мир.
Кровь — и Сила — стекали по ее рукам, не иссякая. «Здесь хватит на всю твою жизнь — и много больше, ведь ты — избрана!» — послышалось ей, но ни мысли о силе, ни избранность не нашли отклика в бешено колотящемся сердце.
И — впервые за всю историю Восьми Храмов — Обряд прервали слова:
— Я его не надену.
Пояс забился в руке, словно выброшенная на берег рыба.
Гимн умолк, рассыпавшись горстью фальшивых нот.
Кто-то сдавленно ахнул, кто-то выругался полушепотом.
Великий, побелев, вцепился в алтарь и опрокинул подсвечник. Свеча угасла, ядовито зашипев.
«Зачем?» — неожиданно тонким голосом выкрикнула Эннис.
Но все звуки перекрыл раздавшийся с трона рев:
— Отвергнута и проклята!
Темная фигура встала в полный рост, возглашая:
— Не получив Силы, отступница, опозорившая свой Храм и своих учителей, лишается имени, сущности и жизни!
И, вслед простертой черной длани, мириады бесформенных, безликих, ненасытных, стоявших за троном, ринулись к ней.
Но откуда-то возникла уверенность: это еще не конец.
Словно на плечо снова легла рука Гленны, или Тьери, раскинув невидимые крылья, заслонил ее собой. На деле не было ни того, ни другого — просто текучая тьма, хлынув к алтарю, вдруг остановилась и отпрянула, ослепленная яростной вспышкой белого пламени, а ее господин бессильно упал на трон, закрывая руками голову.
И Голос, не слышанный ею прежде, но смутно знакомый, ровно и четко произнес: «Нет».
Вопль из тысячи глоток сотряс зал, вопль ужаса и бессилия, и за спинами жрецов расцвели неровные круги порталов — совет Шессергарда бежал, спасаясь…
Трое стояли у окна в Убежище — трое, собравшиеся там ради этой минуты. Казалось, пять лет ничего не изменили — то же место, и люди — почти те же. Высокий мужчина, виски которого заметно тронула седина, ссутулился, хищной птицей вглядываясь в прорезанную редкими огоньками тьму за окном. Пальцы лежащей на подоконнике руки выстукивали тревожную дробь.
Над плечом его стояла женщина — стройная, гибкая; длинные каштановые волосы ее были собраны зеленой, расшитой серебром повязкой. Ее до сих пор можно было принять за девушку — несмотря на пережитые нелегкие времена и долгие странствия; несмотря на то, что ее старшая дочь уже была достаточно взрослой, чтобы присмотреть за малышом — ведь папа, мама и смешной дядя Тьери отлучились лишь на минутку.
Тьери изменился меньше всех: Всадник достигает зрелости медленно, и старость — такая же неспешная — придет к нему лет через семьсот. Пока же, устремив взгляд на трон и жертвенник посреди темного зала, у окна стоял, приплясывая от напряжения, нескладный худощавый юноша, и на плотно сжатых кулаках его пробивался странный узор, напоминающий чешую.
«Нет», — послышалось из-за окна, и они встрепенулись: голос Говорившего был для них родным и привычным, как и взорвавшее тьму сияние. Отпрянувшие мороки, бегущий в ужасе совет, скрючившийся, словно от удара, Безликий…
Тьери сухо хохотнул, но запнулся, услышав встревоженный голос Линна:
— Скорее, надо открывать… Сейчас там будет жарко!
Гленна переплела тонкие пальцы и с хрустом потянулась:
— Будет. Но мы успеем.
И исподлобья посмотрела на стену, рисуя на ней дверь…
Отголоски вопля ударили в темное пламя, разрушая своды зала. Фигуры людей и нелюдей замерцали, дрогнули — и сгинули, словно наваждение. Мари вновь стояла на том же берегу, и солнце за нависшими облаками близилось к полудню, и тело Йеннара, жреца Бездны, исчезло… точнее, исчезло его новое тело.
Потому что сам жрец, единственный из восьми, не вернулся в свой храм из распавшегося тронного зала. Он стоял в полусотне шагов — нет, уже не стоял, а мчался к ней, превращаясь на лету в комок хищных щупалец, пожирающих и плоть, и душу.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.
Между песчаными равнинами Каресии и ледяными пустошами народа раненое раскинулось королевство людей ро. Земли там плодородны, а люди живут в достатке под покровительством Одного Бога, который доволен своей паствой. Но когда люди ро совсем расслабились, упокоенные безмятежностью сытой жизни, войска южных земель не стали зря терять время. Теперь землями ро управляют Семь Сестер, подчиняя правителей волшебством наслаждения и крови. Вскоре они возведут на трон нового бога. Долгая Война в самом разгаре, но на поле боя еще не явился Красный Принц. Все умершие восстанут, а ныне живые падут.
Никогда неизвестно, кто попадёт тебе в руки, вернее, кому попадёшь в руки ты, куда это тебя приведёт, и в кого превратит. Неизвестно, что предстоит сделать для того, чтобы мир не погиб. Неизвестно, как сохранить близких, которых у тебя никогда не было.