Бродяга Гора - [46]

— Ты можешь идти, — сказал мне командир. — Забери свои вещи, они у двери.

— А что бы со мной было, найди вы у меня топаз? — спросил я.

— В лучшем случае — это при большом везении! — тебя ждала бы скамья гребца на казенной галере. Пожизненно.

— Понятно, — сказал я.

— Иди, иди. И вещички свои не забудь.

— Ухожу, ухожу.

У двери я натянул на себя обрывки туники, забрал свой кошель и пояс для меча со вложенным в ножны клинком. Рядом с охапкой моих вещей в одежде свободной женщины, но со связанными руками и лодыжками лежала мисс Хендерсон.

— Забирай ее, — сказал стражник. — Она твоя.

Я окинул Беверли взглядом. Та отвела глаза.

— Парни, которых ложно обвиняли подобные потаскухи, раздевали этих мерзавок, отводили на рынок и продавали.

Присев рядом с ней, я развязал путы на ее ногах, помог ей встать, освободил ее руки и вышел из помещения. Беверли последовала за мной. Отойдя на некоторое расстояние от штаб-квартиры стражи, я остановился, повернулся к ней и сказал:

— Если тебе нужны были деньги, могла бы попросить у меня. Я бы не отказал.

— Останься со мной сегодня ночью, — попросила она.

— Сегодняшнюю ночь я проведу в какой-нибудь таверне.

— Зачем ты туда пойдешь?

— Там есть интересные женщины, — сказал я.

— Какие-то жалкие рабыни!

— Они самые, — подтвердил я.

— Я свободная женщина, — промолвила Беверли. — Неужели ты находишь каких-то рабынь более привлекательными, чем я?

— Конечно, — хмыкнул я.

— Но почему? — спросила она.

— Да по одной-единственной причине. Они рабыни, и ими можно владеть безраздельно.

— Это делает их достойными восхищения, не так ли? — с горечью вымолвила мисс Хендерсон.

— Именно так.

— И несомненно, — сердито добавила Беверли, — они очень страстны и чувственны. В отличие от своих свободных сестер они не проявляют холодности и безразличия.

— Им это не позволяется, — сказал я.

— Терпеть не могу этих рабынь! — воскликнула мисс Хендерсон.

Я ограничился тем, что пожал плечами.

— Ну почему, почему мужчины предпочитают их свободным женщинам?

— Да потому, что они рабыни.

— А в чем разница? — спросила она.

— Во многом. Различий тысячи, но основное заключается в том, что рабыня во всем повинуется мужчине. И это делает ее настоящей женщиной. Женщиной в полном смысле этого слова.

— Отвратительно!

— Может быть, — сказал я.

— Ни один мужчина никогда не сможет сломить мою волю.

— Обычно нечто подобное произносит женщина, желающая, чтобы ее волю сломил сильный мужчина.

— Ненавижу рабынь! — повторила она. Я промолчал.

— Останься сегодня ночью со мной.

— Зачем?

— Чтобы сломить мою волю. Обойдись со мной как с рабыней и обрати меня в рабство.

— Ты женщина с Земли.

— Понятно. Я не такая, как они, да?

— А ты нуждаешься в том, чтобы тебе это сказали?

— Нет! Я это и так знаю.

— Вот и прекрасно!

Я окинул ее взглядом.

— Сломи мою волю, чтобы я отдавалась тебе так же покорно, так же безропотно, так же страстно, как эти шлюхи из трактиров. Овладей мною, Джейсон!

— Лучше уж я пойду в таверну.

— Ненавижу тебя! — крикнула Беверли.

Я отвернулся от нее и направился к дому. Спустя мгновение, потребовавшееся чтобы надеть сандалии, она побежала за мной.

— Джейсон! Подожди! Подожди меня!

Ждать я не стал.

Дойдя до дома, я открыл дверь, заглянул внутрь и, отступив в сторону, знаком предложил ей войти первой.

— Я думала, что войду в дом следом за тобой, — сказала Беверли.

— Ты свободная женщина, — указал я. — Тебе следует войти первой.

Она глянула на меня с опаской.

— А что ты собираешься делать со мной внутри?

— Ничего.

— Куда ты спрятал топаз?

— Какой топаз?

Застонав от ярости, Беверли вошла в дом. Первой, как подобает свободной женщине.

19. Я ПОЛУЧАЮ СЕРЕБРЯНЫЙ ТАРСК ОТ ГЛИКО ИЗ ПОРТ-КОСА, КОТОРЫЙ ИЩЕТ КАЛЛИМАХА

— Стой, вор! — заорал осанистый мужчина в просторном развевавшемся одеянии.

Маленький шустрый малый метнулся прочь от него, сжимая в руке пухлый кошель со срезанным ремешком. В правой руке вор держал обнаженный кинжал, в связи с чем прохожие почитали за благо расступиться.

— Остановите его! — кричал дородный господин, пытаясь догнать резвого парнишку.

Я наблюдал эту картину близ репсовой пристани, держа на весу тяжелый тюк. Когда бегущий человек поравнялся со мной, я позволил кипе соскользнуть с моего плеча ему под ноги, в результате чего он споткнулся, перелетел через тюк и грохнулся на доски. Я бросился на него, а когда он, не успев встать, замахнулся на меня ножом, перехватил его правое запястье обеими руками и рывком поднял жулика на ноги.

Воришка выронил кошель, а я, перекрутив за запястье его руку, швырнул паренька на сложенные штабелем бочонки с гвоздями. Они каскадом покатились вниз. Парень мало того что еле держался на ногах, был теперь весь в ссадинах и занозах. Еще раз крутанув кисть, я сломал ему запястье, заставив выронить кинжал, и развернул лицом к себе. В глазах вора застыли изумление и боль. Он схватился за сломанное запястье и истошно заорал, получив от меня вдобавок еще и увесистый пинок.

На этом расправа не закончилась: развернув этого малого спиной к себе, я схватил его за шкирку, пинками подогнал к пристани и сбросил в воду.

С криками барахтаясь в воде, он выбрался на мелководье и остановился среди свай, где глубина составляла не больше фута. Левой здоровой рукой парень стряхнул с себя пару уже присосавшихся к нему портовых угрей. Шатаясь и тяжело волоча по песку ноги, он побрел к берегу.