Бродячий цирк - [41]

— А. Не расстраивайся, в твоём возрасте всё это приходит очень быстро. Учишься махать руками, а потом руки начинают двигать твоим телом, дёргать его за ниточки, как тряпичную куклу. Они будут хватать воробьёв в полёте — во всяком случае, будут пытаться схватить, — будут драться друг с другом за мячики и булавы.

— А как я…

— А ты будешь стоять в сторонке, — она улыбнулась. — И только потом руки и тело договорятся между собой. Снова составят дружную компанию, ещё, пожалуй, дружнее, чем раньше. Два младших братика-забияки и сестричка.

— У тебя тоже так было? — спросил я. — Ну… в молодости? То есть в юности?

— Получишь по ушам, — грозно сказала Анна. И тряхнула косами, словно стряхивая с них неуклюжесть моего вопроса. — Меня всему научил папа. Он был артистом.

— В цирке? — спрашиваю я, радуясь даже такой крошечной отсрочке.

— В Испании! — Анна смеётся. — Во всей Испании не сыщешь больше такого артиста, как мой папа! На самом деле, это небольшой городок на юге, принадлежащий рыбакам и бездельникам. Не выходя из дома, я представляла себя героиней старинных сказок… мы жили в настоящей берлоге, без дураков, в подвале цирка, который стал цирком только в середине века. До этого стоял заброшенный, ещё до этого был какой-то едальней, а ещё раньше — церковью. Там была единственная лампочка, валялись ржавые ножи и камни, обручи, тарелочные черепки. Вещи, из которых настоящий фокусник может устроить красочное и феерическое представление. Мой отец был настоящим фокусником.

— А звери? Сколько зверей было?

Я подумал, что Анна не может без животных. Наверное, там, в бесконечных цирковых подвалах у её отца были целые конюшни лошадей и выводок кошек, в акробатическом хороводе сливающийся с выводком мышей. На худой конец, одна лошадь, но непременно навроде Цирели, тонконогая и грациозная, готовая при малейшем капризе всё стойло разнести в клочья.

Анна кивнула:

— Семейка кролей-альбиносов с такими краснющими глазами. Они жили в больших клетках с опилками, и от них так хорошо пахло!

Я живо себе всё это представил.

— Как здорово там, наверное, было жить.

Анна блаженно щурится, купаясь в воспоминаниях.

— Наш Костя, например, человек крыш. Ему бы непременно вскарабкаться выше других хотя бы на голову. А я человек подвалов. Мне там не жарко, и свободно дышится… а может, просто нравится, когда есть крыша над головой. Хоть какая-то, — Анна видит на моём лице недопонимание и стучит костяшками пальцев по своей макушке. — Я её потеряла уже давненько. Может, при рождении, может, чуть позже или чуть раньше. Будь у меня крепкая крыша, я бы никогда не убежала с таким проходимцем, как Акс.

— Ты убежала от родителей?

— От папы. Он заменял мне и мать, и деда с бабушкой… всех. Я очень его люблю.

— А что с ним сейчас?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Сто лет уже его не видела. А точнее, пять. Наверное, всё так же живёт себе помаленьку на цирковую пенсию, выращивает кроликов, препирается с рыбаками. Выкуривает недельный запас цигарок за два дня. Он хороший. А на ладонях его я знала каждую бороздку.

Из глубины её лица, как из светлого лесного озера, взбаламученного большим животным, поднялся ил воспоминаний. Очки сами собой съехали ей на нос, книжка начала сползать с колен и упала бы, если бы Луша не придержала её лапой.

— Иди тренируйся, Шелест, — голос Анны звучал теперь будто бы по телефону. — Капитан всегда говорит, что я отвлекаю всех от работы. Он говорит мне, что однажды я отвлекла от работы его, и он до сих пор не может прийти в себя.

Я пошёл дальше. В звериной повозке ворчал Борис. Он не любит влажную погоду. Наверное, она пробуждает в нём генетическую память о джунглях, и всю его шкуру топорщит от непонятного беспокойства. На собрании сразу после приезда было решено не выпускать его сегодня гулять, и Анна ходила утешать зверя. Я уже понял, что со зверьми у неё особенные отношения.

Да и Борис благоволил к Анне. Она просовывала сквозь прутья руку, и тигр оставлял на ладони свои слюни и один-два выпавших уса. Они могли разговаривать часами: Анна рассказывала о прошедшем дне и о своих мыслях, и тигр отвечал ей влажным ворчанием.

— Это лучший собеседник, — говорила девушка. — В детстве у меня был блокнот, с которым я делилась всем-всем-всем… откровенно говоря, у меня было целых четыре блокнота. Но один тигр — куда лучше. Кто пойдёт к тигру выведывать твои секреты?

* * *

Мара извлекала из коробок грозди ярко-зелёных карликовых бананов — ни одна обезьянка не станет работать на такой погоде без премии. Этими коробками мы запаслись на каком-то базаре вскоре после того, как миновали Краков. Сразу тремя — обезьянки славились необычайной прожорливостью. И не только обезьянки; двуногие прямоходящие тоже любили полакомиться спелыми плодами.

— Хотелось бы взглянуть в лицо хотя бы одному засранцу, — бурчала девочка. — Не ради ворон же мы всё это ставили.

Марина поделилась со мной парой бананов, похожих на вкус и по размеру на ириски. Очистила от кожуры свою долю.

Если честно, я не видел даже ворон. На крышах домов имелись флигели, один действительно в виде вороны, другой изображал петуха, третий не то скачущую лошадь, не то собаку, но все они отвернулись от нас, чтобы посмотреть, куда там указывают стрелки дождя.