Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [131]
Для обсуждения нового кодекса законов манифестом от 14 декабря 1766 г. в Москву были созваны представители сословий и присутственных мест. Их собрание получило название «Комиссии для сочинения проекта нового уложения». 30 июля 1767 г. в Грановитой палате Кремля Екатерина назначила открытие Комиссии. С.М. Соловьев так описывал церемонию открытия: «Депутаты, которых к этому времени приехало в Москву до 460 человек, собрались в Чудов монастырь в 7 часов утра … В 10 часу выехала из … дворца Екатерина с большой торжественностью, в императорской мантии, с малой короной на голове; карета была запряжена восьмью лошадьми. Впереди ехали придворные в 16 парадных экипажах. За каретою императрицы следовал взвод кавалергардов под командой своего шефа графа Григория Орлова. За кавалергардами ехал в карете великий князь Павел Петрович. Когда императрица приехала в Успенский собор, двинулись туда депутаты по два в ряд под предводительством генерал-прокурора, державшего в руке маршальский жезл. Впереди шли депутаты от правительственных мест, потом от дворянства, от городов, от однодворцев и прочих старых служб служивых людей, наконец из поселян»816.
Естественно, что подобное неординарное событие в жизни российского общества не могло пройти незамеченным иностранцами. Не обошел его своим вниманием и Генрих Ширли. «В настоящую минуту собрание депутатов сделалось любимейшим занятием императрицы, – докладывал он в Лондон 13 августа 1767 г. – Русские не говорят и не думают ни о чем другом, и, видя собранных в своей столице представителей многих наций, столь различных по платью, обычаям и религии, как-то самоеды, казаки, булгары, татары и пр., которых они считают (быть может, не без основания) вполне зависимыми от Русской империи, они способны заключить, что теперь они составляют мудрейшую, счастливейшую и могущественнейшую нацию во всей вселенной, и было бы совершенно бесполезно доказывать им, что это собрание не имеет равно никакого значения перед деспотической властью их государыни»817.
Дипломат с иронией замечал, что всякий, кто обратит внимание на «образ действий депутатов», и на то, о чем им предоставлено рассуждать в сравнении с мерами, «принятыми в государствах, благословенных конституционным правлением», тотчас же убедится, что это «ничто иное, как известное число людей, присланных из каждой провинции империи и от каждого народа, состоящего под покровительством России, для того чтобы служить … советниками императрицы, при определении законов … страны», и что людям этим предоставлены лишь такие привилегии, которыми бы не захотел воспользоваться ни один гражданин «благоустроенного государства». Хотя в инструкциях, данных императрицей, для объяснения цели их занятий, сказано: «Старайтесь, чтобы в России всякий боялся закона и только одного закона», в то же время, как только они «коснутся предмета неприятного для императрицы и несогласного с ее видами», так тотчас же обер-прокурор «просит их не касаться этой струны»818 .
Ширли остановился на составе и задачах Уложенной Комиссии. Депутаты выбрали 15 человек, из которых императрица назначит 5 человек для составления Дирекционной комиссии. «Им не только поручено переделать заново гражданские законы и устройство полиции, – пояснял Ширли, – но также и основные законы империи; и мне даже говорили, что они коснутся щекотливого вопроса о престолонаследии»819.
Дипломат не без иронии описывал процедуру заседания депутатов. Императрица отправилась в Кремль, где заседает собрание депутатов и где для нее приготовлена небольшая галерея, «откуда она все слышит, не будучи видима никем». «Вместо того, чтобы понять, насколько этот поступок стесняет свободу, которой депутаты должны бы были пользоваться, – возмущался Ширли, – русские восхищаются им, видя в нем несомненное доказательство любви и уважения к ним государыни. В довершение этой комедии вчера депутаты являлись к Ее Императорскому Величеству благодарить ее за те инструкции, которыми ей угодно было их снабдить, предлагая ей в то же время новые титулы Великой, Мудрой и Матери Отечества»820.
Лорд Кэткарт также оказался свидетелем заседания Комиссии. В конце 1767 г. Комиссию из Москвы перевели в Петербург. Летом 1768 г. Кэткарт был приглашен в галерею Зимнего дворца «для наблюдения» за действиями депутатов. На его взгляд, зал не уступал «ни по размеру, ни по великолепию плану, составленному Иниго Джонсом для Уайт-холла». Здание дворца, писал он, расположено на берегу прекрасной реки, «могущей по справедливости сравниться с Темзой», которая так широка, что по ней «свободно ходят суда значительной величины». Во дворце имелось помещение, которое посол видел только через окно, но ему рассказывали, что оно так же велико, как зал в Вестминстере. «Нас ввели в галерею, расположенную над комнатой, где происходило заседание, и отделенную от нее решеткой, – продолжал посол. – В эту минуту заседание еще не начиналось; знакомые мне лица были по большей части военные, одетые в мундиры и украшенные знаками различных орденов … Представители различных частей этой огромной империи столь многочисленны, что нет возможности перечислять … их имена и костюмы: список этот составил бы целую песню героической поэмы». Народу в зале было так много, а «различные группы были до того заняты разговором, что невозможно было смотреть на собрание, не вспомнив о пчелином улье». Кэткарт обратил внимание на то, что на одной стороны зала помещался трон императрицы, а на противоположном конце и по обеим сторонам помещения расставлены скамьи, «как в палате депутатов». Слева от трона стоял стол, за которым должен был сидеть председатель Комиссии, а также председатель «руководящего ходом дела» и генерал-прокурор, назначенный императрицей. Именно он имел право делать заявления от ее имени, в случае нарушения основных законов.
