Британская интервенция в Закавказье. Группа «Данстерфорс» в борьбе за бакинскую нефть в 1918 году - [40]

В соответствии с этим, 12 мая, в сопровождении капитана Сондерса и капитана Тофэма, которые теперь исполняли обязанности адъютантов, я покинул Хамадан.

Глава 8. Передышка в Хамадане

Перед отъездом из Хамадана в Казвин я написал письмо, в котором постарался как можно понятней объяснить, как обстояли дела на момент его написания. Следующие выдержки из данного письма, вероятно, заинтересуют всех и помогут читателю составить правильную мысленную картину перспективы в целом.

Хамадан, 5 мая 1918 года

«…Здесь такое количество всевозможных ситуаций, что трудно дать каждой из них исчерпывающую оценку. Имеется местное положение дел и персидское в целом, дженгелийское и русско-персидское, ситуация с турецким наступлением на Тебриз, вопрос о ликвидации российских долгов, ситуация в Баку, на Южном и Северном Кавказе, состояние дел у большевиков и в России в целом. И каждая из них подразделяется на более мелкие и более критичные ситуации, ибо нет действительно кавказской или даже северокавказской или южнокавказской точки зрения, нет единства мнений или действий, нет ничего, кроме взаимной ревности и недоверия. Таким образом, грузины Тифлиса смотрят на проблему с грузинской точки зрения и действуют только в своих интересах; армяне и азербайджанцы на юге, терские и кубанские казаки, а также дагестанцы на севере делают то же самое. И эти небольшие народы не могут договориться даже между собой о какой-либо политической линии, потому что у них есть два различных направления мышления: у старшего поколения, цепляющегося за традиции своих предков, и у молодежи, считающей, что все, не являющееся совершенно новым, заслуживает презрения. Особенно сильно это проявляется у казаков, которые до сих пор всецело управлялись советом старейшин.

Большевизм далек от того, чтобы прочно укорениться на Кавказе, но его злонамеренные тенденции проникли в кровь всех народов этой части мира: нынешнее ультрадемократическое движение в Персии действительно имеет то же духовное начало, что и большевизм. Новое название, но дух прежний – это старый дух революции, дух сошедших с ума людей. „Все твое теперь мое, а мое останется моим; все люди равны и братья; дисциплина и власть противоречат духу свободы, и все люди свободны“. И из этого всегда вытекает безумная доктрина: „Чем больше крови мы прольем, тем свободнее будем; и не важно, чья это кровь, лишь бы не наша“. Толпа кровожадна и труслива и находится во власти любой дисциплинированной силы, какой бы маленькой она ни была.

Начать с того, что здесь у нас ситуация значительно улучшилась. Что касается войск, то в настоящее время у меня в наличии эскадрон кавалерии, два бронеавтомобиля в Казвине, пятьдесят штыков и два легких бронеавтомобиля здесь. Все пятьдесят бойцов Гемпширского полка несут ночную вахту – они используются для обычной караульной службы и охраны собранных мной многочисленных заключенных. В настоящее время у меня есть один русский офицер под подозрением, один немецкий шпион из гражданских, турецкий военно-морской офицер, два турецких солдата и четыре индийских дезертира. Я вынужден использовать унтер-офицеров как рядовых и офицеров как унтер-офицеров.

Практически не имея войск, я сделал своим оружием пропаганду, привлечение на свою сторону влиятельных лиц персональными методами, а также борьбу с голодом. Все они имели успех и привели к тому, что жители этой местности сменили свое враждебное отношение к нам на явное дружелюбие. К сожалению, силы добра всегда более или менее пассивны, а силы зла чрезвычайно активны, так что в то время как в этом городе с 50 000 жителей у меня имеется 49 950 доброжелателей, существует ядро из пятидесяти искренних ненавистников, в чьей власти причинить нам большие неприятности. Благодаря великолепной системе разведки, разработанной Сондерсом, мне известны подробности всех их заговоров, и пока мы вполне способны противостоять им.

Время от времени постреливают в офицеров, а иногда, с целью запугать меня, по ночам обстреливают мой дом. У меня нет войск, чтобы выделить их для охраны. Мне донесли, что в один прекрасный день меня застрелят в городе, но никто не попытался привести эту угрозу в исполнение. Я завел друзей среди ведущих демократов, хотя от этого мало пользы, поскольку моя дружба с ними далека от дружеских отношений с демократами в целом и в результате лишь настраивает против них остальных демократов.

Один из моих друзей, высокопоставленный правительственный чиновник, на днях зашел ко мне и показал письмо с угрозами, написанное красными чернилами, наводящими на мысль о крови, и с изображением маузера наверху. В письме говорилось, что он явно продался за деньги англичанам, и если продолжит навещать меня, то будет убит.

Между тем слава о нашей борьбе с голодом распространилась далеко за пределы района, и о ней много судачат на базарах Сенендеджа и Биджара, что весьма полезно для дела, и я смог улучшить существующие дороги и построить около 9 или 10 миль полезных коммуникаций. Так что в целом ситуация настолько хороша, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

Ситуация в Персии колеблется из стороны в сторону, но никогда заметно не отклоняется в нашу пользу. Люди приятные; персы хорошие работники, но ленивы, и у них есть только одна реальная политическая идея – справедливые условия для земледельцев и гарантия порядка. У них нет других политических идей, но в своей ненависти к нынешней тиранической системе землевладения они бессознательно становятся истинными демократами – в противоположность демократу-политику, который не знает, что означает это слово. Политическая «демократия» – это всего лишь знамя, чтобы им размахивать, а программа, столь далекая от демократии, – всего лишь глупая комбинация движения против всего европейского с попыткой спровоцировать беспорядки, в которых каждый бедняк надеется завладеть имуществом богача.