Бриллианты в шампанском - [38]

«Вот приду я сейчас в детский сад, — словно нехотя подумала она, — а мне скажут: вашего ребенка уже забрали. Что я должна буду делать? Удивиться, спросить — кто? Они тогда сами запаникуют. Шум поднимут. Придется обращаться в милицию. Съездить туда все равно надо. Только аккуратно. Выяснить, кто забрал. Решено. Поеду. Но где деньги взять? Ну, Маруську продам — пять. Ну, кольцо пана Мстислава — пусть десять. Штук шестьдесят своих. Занять?.. У кого? Сколько дадут? Если по всем побираться, тысяч тридцать наскребу. Всего значит — девяносто пять. Продать антиквариат? На это нужно время. Под это только занять можно. Иначе за бесценок продавать придется. Так. Комнату в квартире продать можно. Еще двадцать. Нет, двести никак. Кто же это? Кто это сделал? Наверняка ворье, с которым Павел Александрович сидел. Твари! Или тварь. Сколько их? Один? Два?.. Хватит! Хватит паниковать. Надо ехать в сад». Лера завела машину и резко рванула вперед.

Вбежала в ворота сада, запыхавшись, словно все это расстояние проделала на своих двоих. Дети играли на площадке, на лавочке сидела незнакомая девушка. Она была молода и простовата.

— Я, — обратилась к ней Лера, — мама Игоря Родина. — И огляделась по сторонам, как бы ища сына.

— Здравствуйте, приятно познакомиться. А я Елена Владимировна, ваша новая воспитательница. Вы, наверное, знаете, что Татьяна Николаевна ушла в декрет.

— Так где же Игорь? — снова спросила Лера.

— Игоря забрал дедушка. Разве вы не знаете?

— Дедушка? Да, наверное. Он собирался… Спасибо. До свидания. — И она, не чувствуя под собой ног, пошла к выходу. Значит, правда. Значит, действительно украли.

Теперь Лера вела машину с болезненной заторможенностью. Вялые, неспешные, как мучные черви, мысли шевелились в голове: «Куда ехать? К кому обратиться? Когда опять позвонит эта сволочь? — Ей вспомнился какой-то иностранный фильм ужасов. — Как он назывался? Кажется, «Ночной звонок»? В нем рефреном повторялись слова убийцы: «Ты проверила детей?»

Она вспомнила тот ужас, который охватил ее во время просмотра видеокассеты. Не было ни одного явного убийства, на экране не пролилось ни капли крови. Но режиссер так мастерски сделал фильм, что страшно было от молчания экрана. Неужели это случилось с ней? И ей суждено в своей жизни пережить весь этот кошмар?

— Господи милосердный, яви силу свою! — беззвучно шевелила она губами. — Обереги сына моего, раба божьего Игоря, от жестокости и злобы людской. Сохрани, господи, жизнь моему ребенку. Пусть несчастья и невзгоды не травмируют его психику. Да, господи, плохая из меня вышла прихожанка. Редко хожу в церковь. Не соблюдаю посты и праздники. Грешна, господи! Но ты же, ты же милостив! — Мокрые дорожки уже прочертили Лерины щеки. — Я во всем виновата. Зачем же маленькому ребенку такие испытания? Мы, люди, творения твои. Может быть, даже мы клетки твоего тела. Не верю я, что кончился срок отведенной Игорю жизни! Не дай, чтобы безвременно отмерла малюсенькая клеточка тебя. Он же чудесный, Игорь! Ты же знаешь это. Он умеет лечить руками, у него добрая и чуткая душа. Он лучше меня, чище! Накажи лучше меня! Помоги ему, господи! Яви силу твою!..

В молитве и слезах подъехала она к дому. Он смотрел на нее слепыми глазницами, и лишь на первом этаже теплилось огоньком кухонное окно.

— Это все из-за тебя, дом! — рыдала она, уткнувшись в руль. — Ты вызываешь у людей зависть и ненависть. Твои кирпичные стены, словно красное в глазах быка и недобрых людей. Твое величие и великолепие вызывают только плохое в человеческих сердцах. Боже! Что я говорю? При чем здесь дом? Это люди! Это время! Это мир, в котором мы живем, — виноват! Но ведь не все же мы плохие. Хороших больше! Да, больше! Плохие — это раковые клетки. Просто эти люди больны. К ним и надо относиться как к прокаженным.

К машине подбежал беспризорный Шарик, которого все подкармливали, сел рядом и завыл. Услышав этот душераздирающий вой, Лера зарыдала так, что стало слышно в доме. На веранду выскочили Павел Александрович и тетя Вера.

— Что? Что случилось?

— Ты чего ревешь?

— Шарик, перестань!

— Умер кто?

— Да скажи же наконец, в чем дело! — пытаясь перекричать друг друга, шумели оба.

— Игоря украли! — сдерживая всхлипы, проговорила Лера.

Если бы крестные могли, они бы тут же упали замертво. Но они не упали, а только защемило у каждого в груди. Заныло так больно, что схватились оба за сердце и замерли, боясь вздохнуть. Увидев, что старикам плохо, Лера постаралась взять себя в руки. Она рассказала о звонке, о том, как неизвестный мужчина забрал мальчика из детского сада и предупредил, чтобы не звонили в милицию, иначе Игорь погибнет.

Наступил вечер. Павел Александрович молча катал под языком нитроглицерин, а тетя Вера у себя в комнате клала поклоны перед иконой. Для нее случившееся явилось как гром среди ясного неба. До этого она будто жила в блаженном неведении. Ее оберегали от страхов и неприятных неожиданностей, происходивших в их маленьком мирке. И если Павел Александрович и Лера хоть как-то были подготовлены к неприятностям, то она была просто оглушена. Тетя Вера села в кресло и стала мотать головой из стороны в сторону. Она была похожа на старую, заезженную лошадь, которой повредили сухожилия на ногах. В удивлении бедняжка, замерев, обнаружила, что не в состоянии передвигаться.