Бремя: История Одной Души - [75]

В конце недели Ванесса снова вошла в кабинет доктора Берри. Шторы окон на этот раз были спущены, тускло горела настольная лампа, заметно выступала посреди комнаты обтянутая темно-синим кушетка; сам доктор, казавшийся значительно уменьшенным в размерах, словно заблудившийся гуттаперчевый старичок, сидел в углу, по другую сторону стола. Он поерзал в кресле и, пригладив седую бородку, как бы готовясь к некоему чудодейственному акту, предложил Ванессе расположиться на кушетке. Она медленно опустилась (податливая мягкость подушек притворилась гостеприимной), откинулась, вытянула ноги…

— Вам удобно?

Несса не ответила, через минуту ее потянуло ко сну, она прикрыла глаза, погружаясь в вязкую усталость.

Вдруг кто-то дернул ее за руку:

— Вставай, ты что здесь разлеглась?

Внезапный стыд хлестнул, как плеткой, и Несса попыталась встать, но сил не хватило. Тело уже свело, сковало. Так и осталась сидеть: «Пусть делают со мной, что хотят», — подумала. Верхние веки быстро отяжелели, накрыли тучами глаза, отгородили окружающее: где она, что с ней, ну да неважно... Зато обострилось внутреннее зрение. Ванесса непроизвольно начала вглядываться в причудливые, выпуклые, увеличенные, словно под лупой, образы: однокрылая птица, бьющая землю беспомощным телом; некто на коленях со спины, то ли мужчина, то ли женщина, огромное, переспелое яблоко, а из трещин — выпирает крахмально-нежная розовая мякоть; фиолетовая стрекоза с золотыми прожилками, жужжащая на одной изнуряющей ноте; старый, заросший колодец, и она сама, еще совсем девочкой, наклонившаяся в гулкую пустоту: «А-а-а-а-а-а-а...» — не перекричать эхо.

Наконец, увидела себя, уже повзрослевшую, в поле — сером, обезвоженном поле. Лежит ничком на земле и вслушивается в ее учащенный пульс. Они обе — и земля, и она сама, страшно устали и прижимались друг к другу... Вдруг кто-то снова с силой толкнул ее. «Ну же, вставай!». Несса приоткрыла глаза — никого рядом, но по рукам и ногам течет липкая, красная жидкость. «Чья-то кровь», — подумала, но вдруг вспомнила, что такими же были ее руки и ноги в детстве, когда осенью вдвоем с мамой они топтали для домашнего вина кучу с очищенным виноградом. И мама, и дочь громко смеялись, ощущая переливающуюся влагу сладкой бордовой благодати. Но такими же были ее руки и ноги в тот день, когда она потеряла дочь...

— Виноградники, дети мои... — прошептала.

— Что случилось с ними? — спросил любопытный старичок из далекого далека. — Что случилось с вашими виноградниками?

— Не уберегла их. Растила, растила и не спасла...

— Не спасла... — повторил ее интонацию старичок.

— Дока-мака, доченька моя...

— Доченька...

— Не уберегла тебя... Кровиночку свою убила...

— Не уберегла...

— Так хочется к тебе. Ты — там, а я здесь, вы все там, а я — здесь...

Ванесса заплакала. Только без слез. Плакала одна душа ее. Старичок молчал, дышал тихо, будто боясь потревожить ее сон. Почему она пришла к нему? Или он к ней? Ах, да это же сеанс чего-то... Артур привез ее сюда... Но зачем? Что это все значит? Несса вздрогнула и полностью, широко открыла глаза. Приподнялась с кушетки, оглянулась. Гуттаперчевого старичка не было. Вместо него в углу кабинета, в полумраке лампы сидел доктор Берри.

— Вы не могли бы включить свет? — попросила она с раздражением. Было чувство, что кто-то только что подглядывал за ней в скважину.

Доктор медленно встал, раздвинул шторы и сел в кресло поближе.

— Миссис Файнс, как вы себя чувствуете сейчас?

— Я чувствую так, как будто кто-то постоянно пытается играть с моей болью. И мне бы хотелось прекратить это, как можно скорее. Позвольте мне уйти домой? Я уже вам говорила, что все это — не для меня.

— Вы помните, о чем вы только что рассказали?

— Я спала. Я была очень уставшей и ничего не помню.

— Вы говорили о виноградниках... Что случилось с ними?

— Их зарезали...

— Сколько вам было тогда лет?

— Мало. Достаточно мало, чтобы понять...

— Кто зарезал их?

— Человек, люди...

— Значит, их просто выкорчевали?

— Да.

— Вы помните, что с вами было потом, после того, как люди уничтожили ваши виноградники.

— Потом... кончилось детство...

— Где это произошло?

— Далеко...

— Что там было еще, кроме виноградников?

— Сад, колодец... У вас ничего такого нет...

— Вы сказали «у вас». Что вы имеете в виду?

— Эту жизнь, за которую вы все так цепляетесь...

— Это разве не ваша жизнь тоже?

— Если бы вас принудили жить в чужом доме, вы бы считали его своим?

— Вы думаете о том, чтобы покинуть «чужой дом»?

— Каждый день...

Прозвучало еще несколько вопросов и ответов. У пациентки явно присутствовали суицидные мысли. Доктор Берри хотел принять меры: вызвать кризисную бригаду из психиатрического отделения и снять с себя ответственность за последствия. И намеревался это сделать, но что-то остановило его. Что именно: может, необычная надломленность пациентки, трогательные воспоминания о каких-то загубленных виноградниках (скорее всего, ассоциации скрытой травмы детства), или внезапное ее горе от потери беременности; а может, неожиданно возникшая симпатия, почти жалость — ведь у него самого единственная внебрачная дочь (о существовании которой он и узнал-то совсем недавно), страдала депрессией. Нет, не решился он отдать это эмоционально оголенное существо на откуп инъекциям. Сколько раз прежде, перестраховываясь, госпитализировал пациентов, больше заботясь о своей профессиональной репутации, чем о будущем больных, для немалой части которых даже краткосрочное пребывание в психлечебницах оборачивалось трагическим концом.