Бремя: История Одной Души - [63]

Шрифт
Интервал

Несса села в кресло у окна и закрыла лицо руками. «Я погибла, погибла, я — падшая, грязная женщина, уж, лучше пусть он выгонит меня на улицу с позором. Лучше, чем жить с такой мукой …» — думала она.

Густая, тяжелая подступила тошнота. Что же это ее в последнее время так странно тошнит? Откуда эта навязчивая дурнота по утрам? Она явно нездорова, но, может быть, это просто — нервы? Несса заставила себя попытаться выйти на террасу, на воздух, но ноги не слушались, пол под нею вдруг задвигался, закачался то в одну, то в другую сторону, запрыгали, искривляясь, как бывает на испорченной видеопленке, предметы вокруг, и поплыли круги в глазах — красный в центре размножал желтые по краям. Ей показалось, что она теряет сознание, и, чтобы не упасть, она начала опускать отяжелевшее тело вниз и, наконец, легла навзничь, пребывая еще в себе, но, уже предчувствуя уход, улет, ощущая, как холодная испарина вдруг пробила ее несколько раз изнутри, словно выстрелами.

Артур не спал предыдущую ночь, и впервые ему не хотелось смотреть на жену ни вечером, ни утром, когда он уходил из дома: обида и стыд (странно, будто это он, а не она, был уличен в супружеской измене, он — не она, жил двойной жизнью, таясь и скрываясь, как вор) мучили его. Он не смог заставить себя пойти в офис, хотя ждали его там неотложные дела и встречи, а поехал к океану, в места, которые любил с детства, бродил там бесцельно, пытаясь разобраться в том, что произошло. Какой банальной теперь казалась ему его собственная жизнь! Преданный муж и предающая жена, другой мужчина, тривиальный треугольник... Такие истории всегда прежде вызывали в нем лишь недоумение. Он думал, что измены — атрибут чисто плотской, животной жизни. Там, где есть настоящая любовь, измены быть не может. Любя Нессу беспредельно и возвышенно (не существовало ничего, что он не желал бы или не способен бы сделать для нее), не мог и представить, что такой любви ей будет недостаточно... Ему верилось, что она, избранница его, соткана из особой, высшей материи, драгоценной тем, что вплетена в ту материю чистая, духовная нить. Теперь же видел и Ванессу, и их совместную жизнь иначе, в преломлении плотской лжи, тайного обмана и с горечью признавался себе, что, в сущности, не знает и никогда не знал женщину, на которой женился, но — и это горькое, вынужденное признание, к удивлению и даже какому-то немому ужасу, сознавал он, уже ничего не могло поменять в его чувстве к ней. Он заглядывал внутрь себя, вглубь своего сердца, и ощущал рядом с горем — любовь, любовь и беспрерывную любовь...

Артур решил ни о чем не спрашивать. Он не готов был к разговору, за которым мог последовать разрыв. Шок от увиденного был настолько сильным, что ему нужно было время, чтобы от него отойти и прийти в себя. Пока у него даже не было подходящих слов для выяснений и объяснений. Втайне он надеялся, что ошибся. Но ясная мысль, которая брала верх над желанием самообмана, подсказывала, что ошибки не было, и жена его неверна ему и состоит в связи с русским. Как долго эта связь продолжается? Как давно они знают друг друга? Может быть — и он вспомнил свою безотчетную тревогу и подозрительность в тот день, когда Майкл в первый раз привел русского в их дом, — может быть, они знали друг друга раньше, еще в России? И если это так — какая роль ему уготована в этом клубке? Он гнал от себя дурные предположения, пытаясь справиться с обидой. Сумеет ли он когда-нибудь простить ее? И сознавал, что не в состоянии не простить. Только нужно ли Ванессе его прощение? Может, те отношения зашли так далеко, что для нее дилемма уже не в том, чтобы признаться или не признаться, просить прощения или не просить, а в том, с кем остаться: с ним или с «русским»? Разве одна мысль об этом — не нож в сердце? Оказывается, не в силах его было уступить свою любовь, пусть даже поруганную, кому бы то ни было. Не в силах его было разлюбить ту, вокруг которой творилась с некоторых пор вся его жизнь. Падший кумир его. Падший ангел, но все-таки ангел, нет, не тот, что охраняет, а тот, кого нужно — ну, почему он верит в это, несмотря ни на что? — необходимо охранить, уберечь... Может, сейчас, сильнее, чем прежде, верит в это... Не знал он, что уже простил, иначе бы не решил вернуться домой, чтобы самому, неутешному, утешать ее...

Артур вошел и сразу ощутил настороженную тишину — такую тишину, какая бывает лишь в пустых домах. Ну вот, теперь это станет частью его существования, подумал он, подозрительность и ощущение пустоты... Но ведь он сделал свой выбор. Не так ли? А, что если она снова уехала к тому? И все время, пока он бродил вдоль океана и мучился муками ее измены, они, там, были вместе и, может, ей и в голову не пришло вспомнить о нем... Обойдя комнаты, он вдруг заметил, что оконная штора застряла в проеме двери, ведущей на террасу, и сквозь обнаженный фрагмент прозрачно-блестящего стекла увидел Нессу, лежащую на полу лицом вниз. Почему-то образ Эрики мгновенно мелькнул перед глазами, тот образ, который он после ее самоубийства так упорно гнал от себя — последний прыжок и то, как распростерлось безжизненное тело на внутреннем дворе тихого отеля... тело той, с кем рос, кому доверял. Неужели до такой степени хрупка человеческая жизнь? Артур рванулся к Нессе с одной только мыслью: «Только не она, только не она...».


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.