Бред Тьюринга - [13]

– Не могу понять, что может делать судья среди историков, – сказала она; тем временем участники конгресса переходили в салон, на стенах которого висели многочисленные портреты, написанные маслом.

– Закону необходимо знание истории, – ответил он, – особенно сейчас.

– В таком случае почему честные судьи работают на бесчестное правительство?

– А почему то же самое делали честные историки?

– Это было давно. Они были молоды и неопытны и к тому же быстро исправили свои ошибки.

– А мужья этих историков своих ошибок не исправили.

– Они уже немолоды и имеют достаточный жизненный опыт, они сами могут отвечать за свои ошибки.

В гостиной уже ехал гаснуть свет. Пора уходить. Они продолжали беседовать в полумраке: фразы, возникающие в атмосфере тайны, диалог, звучащий в гулкой тишине… Прощаясь, Кардона протянул ей свою визитку. И не удивился, когда на следующее утро раздался звонок и он услышал ее голос. Она была в аэропорту, голос казался взволнованным. Он представил, как Рут беспокойно оглядывается по сторонам – нерешительная, взвинченная; как она теребит салфетку длинными тонкими пальцами… Ей хотелось бы поговорить с ним, но не в Ла-Пасе. Не сможет ли он приехать к ней в Рио-Фугитиво? Судья Кардона сомневается: когда-то он дал себе слово больше никогда не возвращаться в свой родной город. Сказал, что ему нужно подумать. Она очень обрадовалась, когда он пообещал приехать недели через две. Нельзя упускать такую возможность. Досье уже заведено. Он знает, о чем будет спрашивать, все подготовлено. Главное – казаться естественным и делать вид, что все происходит неожиданно, само собой. У него есть несколько возможных сценариев на случай, если возникнут какие-либо проблемы или кто-то из свидетелей в последний момент прикусит язык. Нет, Рут, кажется, уже готова заговорить; стоит лишь дать ей понять, что он ее друг и доверяет ей. Что заставило ее решиться на такой шаг, равносильный стремительному падению в бездну? Не надо спрашивать себя об этом: несмотря ни на что, она принадлежит к вражескому лагерю; ему нужно всего лишь записать на пленку ее признание, которое послужит обвинительным приговором Тьюрингу. На суде чести против диктаторов обвинители стараются предоставить суду явных главарей: военных, отдававших приказы, солдат, спускавших курок… Они забывают о людях, которые изнутри поддерживают любую диктатуру. Эти бюрократы не пачкают руки кровью в буквальном смысле этого слова, но, помогая правительству, они разделяют с ним его вину. Забывают о тех, кто, спрятавшись за непроницаемыми стенами Тайной палаты, расшифровывает коды и перехватывает секретные радиосигналы; именно из-за них погибают подпольщики, которые борются за правое дело, а совсем молодые студенты-идеалисты вдруг пропадают неведомо куда. Кардону не особо интересуют имена людей, истязавших Мирту. Его цель – обезглавить тех, кто своей незаметной на первый взгляд деятельностью способствовал смертям и пыткам. Он хочет добраться до Тьюринга и Альберта, а вместе с ними – идо Монтенегро…

Кардона направляется в гостиную и помещает маленький диктофон в вазу на столе. Рут будет знать, что ее слова записываются на пленку, но если она не увидит записывающего устройства, то, возможно, не будет так волноваться и – вот бы это произошло! – разговорится. Он ставит на стол два стакана воды. Поправляет картину на стене (на ней изображен петушиный бой, кровь заливает глаза одного из дерущихся). Уничтожить этот нарыв, стать выше посредственностей, отгородиться отрешений, которые покупаются и продаются, держаться подальше от рук, на которых кровь, от людей, не знающих угрызений совести… Это легко… прошлого не существует, его можно стереть… нескончаемая вереница лжи, прошлое оставляет свой след… оно опьяняет нас своей силой; мы пытаемся игнорировать его, но оно, словно уличный факир, наполняет реальность призраками, прячущими нас от самих себя, искажающими нашу жизнь, любое из наших обещаний. В этом – поражение всего человеческого, что есть в нас, открытое окно в полную бездуховность… Стук в дверь. Судья Кардона поднимает взгляд на люстру, висящую на потолке, потирает вспотевшие руки и медленно идет к двери, чтобы впустить Рут.

Глава 6

Ребенок сидит на земле во дворе своего дома в Кильякольо, в густой тени пакау. Толстенький и смуглый, с непослушной челкой; на нем лишь белые трусики, и он босой. Взгляд живой и пытливый, губы сосредоточенно сжаты. Стрекоза села на правое ухо. Неподалеку, в заржавленной ванне, дремлет, подставив полуденному солнцу свои худые бока, черный кот.

Около мальчика – останки радиоприемника. Он нашел их на помойке под мостом, среди банок из-под сардин и консервированных персиков, гигиенических прокладок, рядом с дохлой собакой. Ребенок разбирает и вновь собирает свою находку все лето; возможно, он подражает отцу, который проводит все время за починкой машин. Во рту малыша зажато несколько проводов. Потом он берет в рот клавишу громкости, ощущая ее металлический привкус. В такие моменты он счастлив, он в своем собственном мирке. Но приходится возвращаться в темный дом с разбитыми окнами, где от голода горько плачет младенец.