Братья - [11]

Шрифт
Интервал

На вид Сент-Жилль был стар, с капризным лицом и розовыми губами, которые он постоянно протирал кончиком языка, будто облизываясь. Один глаз был закрыт. Сент-Жилль потерял его в бою с маврами, защищая христианскую Испанию. Заслуги его в этой войне были общеизвестны, даже теперь пели песни, сложенные в его честь. Король Альфонсо отдал за Сент-Жилля любимую дочь, которая годилась графу в дочери. Молодая жена делила со всеми трудности похода. Ее доброта примиряла многих с несносным характером мужа.

Сейчас Сент-Жилль сидел, погрузив расплывшееся тело в глубокое кресло, вынесенное прямо над покрытым ковром ступенями. Он был так близко, что я мог дотянуться до него рукой. Голова графа постоянно находилась в тени, но было заметно, ему жарко. Красное лицо было мокрым от пота. Он постоянно гладил голову, поднимая с висков редкие седые волосы. Он был явно раздражен, я появился некстати. Стражи отпустили руки и застыли по бокам. Сент-Жилль долго рассматривал меня, ворочая головой, как сидящая на ветке птица. Единственный глаз грозно сверкал, словно хотел просверлить во мне дыру.

— Чей ты? — Обвинения были ему, как видно, известны. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Я невиновен.

Граф пожевал губами, помолчал и распорядился: — Повтори еще раз, чтобы все слышали.

— Я невиновен. — Повторил я отчетливо и услышал за спиной гул возмущения.

— Значит, ты сказал — невиновен. — Медленно, цедя слова, повторил граф. — Я понял. Ты позволил мусульманам убить нашего брата. Ты не помог ему. Ты мог схватить убийцу, ты мог лишить его жизни. Ты этого не сделал. Нашим людям ты объявил, что убийца — твой пленник. Ты спас его и, как видно теперь, отпустил. Его не могут найти. А пока ты утверждаешь, что невиновен. — Граф замолчал. Зловещие слова не оставляли сомнений. Лицо его побагровело, кровь, казалось, готова была проступить сквозь кожу. — Что скажешь?

— Невиновен. Я не видел убийцу. Он бежал. Я видел мальчишку и молодую женщину. За что мне было казнить невинных? Я был один. Никто не может опровергнуть мои слова.

— Пусть пройдет испытание. — Подсказали графу из-за моей спины.

Граф думал медленно. — Ну, ты готов? Если невиновен, огонь не тронет тебя.

К этому испытанию у нас, среди людей Готфрида относились с насмешкой, в отличие от провансальцев и других южан, которые верили в него свято. Наши каноники утверждали, что выдумано это испытание по наущению дьявола. Утверждавший невиновность должен был прилюдно миновать огненный коридор, и огонь не смел его тронуть. Недавно такому испытанию подвергся монах Бартелеми, чтобы доказать подлинность священного копья, найденного им в Антиохии. Монах сам вызвался на испытание и прошел сквозь него невредимым, что было признано бесспорным свидетельством его правоты. Те, кто продолжали сомневаться, не поверили бы и Иисусу Христу. А сам Петр Бартелеми скончался через две недели после испытания от ран и ущерба, нанесенного ему восторженными зрителями.

— Господь не даст ответа. — Будто кто-то подсказал мне. — Он будет затруднен в выборе.

— Почему?

— Эти люди — христиане. Те, на которых поднял руку мертвый. Любая овца угодна пастырю.

Сент-Жилль откинулся в кресле и глянул на меня с явным недоверием. Вытянул губы, как обиженный ребенок. Я видел, как быстро меняется его настроение и как трудно доходят до него разумные доводы. Похоже, он привык действовать наугад, и это не сулило мне ничего хорошего. Советчики могли подтолкнуть его к любому решению, а гонор помешал бы его исправить. Пока он размышлял.

Но тут за его спиной появилась женщина. Она была в длинной до пят белой рубахе. Несмотря на свободный покрой, был хорошо заметен большой круглящийся живот. Женщина подошла к графу, двигаясь вразвалку, как ходят, когда плод уже велик и носить его трудно. Это была Эльвира — молодая жена Сент-Жилля, дочь испанского короля Альфонсо. В войске с похвалой отзывались о ее стойкости и доброте. Поистине, она была украшением для своего мужа. Лицо ее, ранее сверкавшее красотой, теперь было бледным, черные волосы перехвачены через лоб широкой золотой лентой. Бегом принесли обитую бархатом скамейку. Эльвира уселась, вытянув вперед ноги, и граф завладел ее рукой. Они выглядели счастливой парой. Непонятно, впрочем, какой. Скорее всего, отцом и дочерью, в войске много злословили на этот счет. Эльвира оглядела меня с веселым любопытством, тронула мужа за руку и зашептала ему в ухо.

Прошло несколько минут прежде чем Сент-Жилль снова обратил взгляд на меня, еще помешкал, как будто вспоминая предмет нашего разговора, пожевал губами и, наконец, спросил. — Ты говоришь, они были христиане. Ты не лжешь?

Я почувствовал, с появлением Эльвиры мое положение улучшилось. Я рассказал историю того дня, как излагал ее прежде, не упомянув, впрочем, что хозяин дома был купцом. Сент-Жилль недоверчиво относился к чужому богатству. Поэтому я закончил просто. — Они христиане. Клянусь в этом.

— Ты думаешь, твоей клятвы достаточно? — проворчал Сент-Жилль и искоса глянул на жену. Я понял, она управляет его настроением.

— Никто не сомневался в моем слове.

— Ты из людей Готфрида? — Сент-Жилль неожиданно сменил тему.


Еще от автора Селим Исаакович Ялкут
Скверное дело

Остросюжетный роман Селима Ялкута «Скверное дело» — актуальный детектив в реалиях современной российской действительности и в тесной взаимосвязи с историческим прошлым — падением Византийской империи. Внимание к деталям, иронический язык повествования, тщательно прописана любовная интрига.


Львовский пейзаж с близкого расстояния

В книге собраны написанные в последние годы повести, в которых прослеживаются судьбы героев в реалиях и исторических аспектах современной украинской жизни. Автор — врач-терапевт, доктор медицинских наук, более тридцати лет занимается литературой. В издательстве «Алетейя» опубликованы его романы «Братья», «Ампрант», «Ходили мы походами» и «Скверное дело».


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.