Братья Орловы - [33]

.

Впрочем, как уже говорилось, уже в первые дни после смерти Петра III появились версии, оправдывающие графа Орлова. Так, согласно одной из них, не безвинный Орлов, а тот самый Г. Теплов руководил убийством, подговорив шведского офицера из окружения Петра убить того. Офицер задушил императора ружейным ремнем, и случилось это не 18 июля, как показывали общепринятые сведения, но тремя днями раньше. Оттого и тело убитого распухло и стало черным. Эта версия упорно замалчивалась, ведь она означала только одно: Теплов, в отличие от Орлова, обладавшего известной свободой действий, не мог бы предпринять столь решительного шага в обход Екатерины; то есть признать, что убийца — Теплов, значило признать, что Екатерина Алексеевна принимала в убийстве нелюбимого мужа прямое участие.

Однако свидетельства говорят: о смерти супруга Екатерина узнала впервые от Алексея Орлова, который явился в Петербург из Ропши, «растрепанный, в поте и пыли, в изорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и торопливости»^{73}, чтобы сообщить ей вести возможно скорее и без лишних свидетелей. По свидетельству Никиты Панина, императрица, услышав дурные известия, рухнула в обморок и некоторое время была ни жива, ни мертва. Лишь на следующий день, по совету того же Панина, она сообщила всем, что Петр скончался в Ропше от сильного приступа геморроя. Сегодня невозможно даже предположить, какова была ее роль в смерти Петра. Воспоминания современников говорят: она опасалась за свою репутацию, ведь весь мир теперь должен был подумать, что она, пусть и чужими руками, убила мешавшего супруга. Но, что бы ни думала Екатерина, в ее устах официальная версия смерти Петра III выглядит неприглядно, однако вполне естественным образом: «Его схватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за которым последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух <…>. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть; но вполне удостоверено, что <…>, умер он от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено»^{74}. Впрочем, Европа поняла все, исходя из кровавой истории собственных королевских домов. В европейских газетах печатались статейки; авторы их сопоставляли смерть Петра III с судьбой короля Эдуарда III Плантагенета, которого руками наемных убийц отправила на тот свет его супруга, королева Изабелла, вошедшая в сговор с представителями дворянской оппозиции. Пусть Фридрих Прусский и утверждал, что «императрица ничего не знала об этом убийстве, она услышала о нем с непритворным отчаянием; она предчувствовала тот приговор, который теперь все над ней произносят»^{75}, но большинство европейцев верило в причастность Екатерины к смерти Петра Федоровича, внука двух великих императоров — Петра I и Карла XII.

Прямым доказательством бездушного убийства, приписываемого Орлову, является лишь одно — якобы собственноручное письмо графа Алексея Екатерине, написанное из Ропши, в котором он сознается в страшном злодеянии, совершенном спьяну: «…Государыня, свершилась беда: мы были пьяны, и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором; не успели мы рознять, а его уже не стало. Сами не помним, што делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата…»^{76} Известно, что таких писем было три. Алексей подробно извещал государыню о тяжелом состоянии ее супруга, непрерывно страдавшего от «колик» так, что под конец даже почти утратил память и разум. Все они хранились в секретном архиве Екатерины, и лишь Павел, после смерти матери, прочитал их, ища доказательств убийства человека, которого он считал своим отцом. По воспоминаниям княгини Е.Р. Дашковой, он, увидев, что граф Орлов сам признался в убийстве, воскликнул: «Благодарение Богу!»: он радовался получить свидетельство невиновности матери, которую, впрочем, никогда не любил.

Первые два письма сохранились в подлинниках, но третье, самое интересное, с повинной Алексея Орлова, — только в копии, снятой Ф.В. Ростопчиным. Они были опубликованы лишь десятилетия спустя после описываемых событий, поскольку обеляли Екатерину в глазах общественности: ведь вот он, убийца законного императора, один из Орловых, самый буйный и неистовый, а великая императрица вовсе не имеет отношения к убийству супруга! Однако время шло, и сравнительно недавно была проведена экспертиза подлинности этих обличающих Алехана писем^{77}. Вот что выяснилось: да, первые действительно являются подлинниками, но третье — подделка Ростопчина, свидетельствующая против Алексея Григорьевича, а значит, и против всех Орловых. Во времена Екатерины было множество людей, которым поперек горла стояло возвышение Орловых «из грязи да в князи»; среди них не последнее место занимал граф Никита Иванович Панин, вынашивавший прожекты, как бы на трон Российский посадить вместо немки Екатерины сына ее Павла, коего Панин был воспитателем…

Впрочем, с другой стороны, Екатерина была только заинтересована в компрометации Орловых. Ходили слухи, что она твердо вознамерилась выйти замуж за красавца Григория, тем более что подобный прецедент в российской истории имелся. Да и граф Григорий Григорьевич настаивал на венчании. А когда Екатерина зачем-то поехала в Воскресенский монастырь, что в Ростове, по Москве стали говорить: венчание состоялось, тайком, в Ростове, и императрица, убившая своего супруга руками брата своего возлюбленного, стала вдруг госпожой Орловой. Слухи не подтвердились; более того, вскоре был арестован человек, распускавший их, — камер-юнкер Ф. Хитрово, поддержавший Екатерину во время заговора. По словам допрошенного Хитрово, и он сам, и другие дворяне, которым небезразлична была судьба России, уговаривали императрицу не вступать в брак с Григорием Орловым, увещевая, что на русском престоле народ потерпит даже чистокровную немку, венчанную супругу Петрова внука и матерь будущего императора Павла, но никак не госпожу Орлову. А так Екатерина, которая была женщиной государственного ума и умела далеко вперед рассчитывать свои шаги, могла не опасаться более претензий на венчание с ней ни от одного из Орловых (ведь поговаривали, что она, возможно, за Алехана, а не за Григория замуж собирается): один из них был уж замаран молвой в страшном преступлении цареубийства и оправданию не подлежал — ни тогда, хотя Екатерина не предала его праведному суду, ни теперь, когда минуло почти 250 лет.