Братья Орловы - [26]

.

Уже через 4 дня после получения инструкций «ангел мира» Г. Орлов со свитой выехал из Царского Села в Фокшаны. Императрица весьма полагалась на своего фаворита, который и красив, и от природы умен, давая ему самую высокую характеристику: «Это удивительный человек; природа была к нему необыкновенно щедра относительно наружности, ума, сердца, души. Во всем этом у него нет ничего приобретенного, все природное и, что очень важно, все хорошо…»^{45}

Русские уже прибыли к месту переговоров, медлили турки — Осман-эфенди и Яссин-заде-эфенди. Когда ж они добрались таки из Константинополя, был уже конец июля. Кроме представителей России и Османской империи, в конференции участвовали также страны-союзницы — Пруссия, выступавшая на стороне России, и Австрия, поддерживавшая турков. Министры этих стран активно демонстрировали свое отношение к тем или иным моментам обсуждавшихся условий. Как и предполагалось, вопрос с независимостью татар вызвал горячее обсуждение и неприятие турецких послов, твердивших: татары — мусульмане, как и турки. Ладно, с грузинами мы вам уступим, это ваши христианские разборки, но в дела мусульман не лезьте! Через несколько дней после начала заседаний Обрезков писал графу Панину: «Дело это до сих пор нисколько не подвигается вперед; мы не можем его отменить и даже смягчить, а турки по обыкновению связывают его с магометанским законом, утверждая, что один султан не может его решать»^{46}. Переговоры, едва начавшись, зашли в тупик: русские «держались предписанного», а турки не уступали в вопросе с татарами, требуя, чтобы крымский хан проходил обязательное утверждение на должность у султана Порты. К концу августа турки решили покинуть Фокшаны, разорвав перемирие. Петербург пытался руководить переговорами, но тщетно: почта запаздывала, и отчет «ангелов мира» о желании турков уехать в Константинополь запоздало, как и письмо Панина от 27 августа, требовавшего, чтобы в вопросе с турками более русские послы не упорствовали. Тут еще собрался вдруг и уехал князь Григорий Орлов, и 28 августа мирная конференция в Фокшанах прервалась. Вскоре под влиянием Н.И. Панина, известного противника Орловых, сложилась в России устойчивое мнение: князь Г.Г. Орлов виноват в таком положении дел; если б не его отъезд в Россию, турки не прервали бы переговоров по собственной инициативе, убоявшись гнева султана и великого визиря, желавшего продолжения конференции. Доказательством тому служило прямое обращение великого визиря к фельдмаршалу Румянцеву в начале сентября, который просил продлить перемирие в войне и вновь собраться на переговоры, уже в Бухаресте. О виновности «необузданного», бешеного Орлова, бросившего ради колобродства столь важное для России дело, Панин писал к Обрезкову: «Сердечно сожалею, мой любезный друг, о настоящем вашем положении, видя из последних депешей ваших, что новозародившееся бешенство и колобродство первого товарища вашего испортили все дело…»^{47}

Возможно, Григорий совершил самую большую ошибку в своей жизни: ему полагалось как главе российской делегации задержаться в Яссах и вновь подключиться к делу мира, едва турки заговорят о возобновлении перемирия, а пока суд да дело, помогать Румянцеву в устрашении Порты, то есть опустошая с его войсками Молдавию и Валахию. Того требовала императрица и здравый смысл. Но Г. Орлов не задержался в ставке Румянцева; прослышав, что в Санкт-Петербурге появился претендент на его место в сердце Екатерины — А.С. Васильчиков, он ринулся туда, забыв о возложенной на него миссии. Возобновившиеся в Бухаресте переговоры вел теперь один Обрезков, которому «препоручалось извлечь отечество из… жестокого кризиса». Ему отныне предписывалась новая линия поведения: начинать переговоры не с татар, а с других частных моментов, уступая то тут, то там, и в конце концов выбить таки решение татарского вопроса. Но и осенние переговоры в Бухаресте провалились. Интересно, что Панин и тут умудрился списать все на уехавшего Орлова, но тому имеются оправдания. Одно — Екатеринино, которая никогда не винила Григория в разрыве перемирия с Портой; второе — возможно, даже более авторитетное, так как человек, высказавший его, является, во-первых, одним из выдающихся отечественных историков, во-вторых, имеет возможность судить со стороны, принимая во внимание не только сиюминутные поступки, но и последующие события.

Итак, С.М. Соловьев пишет, безоговорочно оправдывая Григория Орлова: «Разумеется, только страшная вражда к Орлову заставила Панина обвинять последнего в разрыве Фокшанского конгресса, и было слишком наивно думать, что, переставивши порядок статей, можно было достигнуть успеха в переговорах… Лучшим оправданием Орлову служил неуспех и Бухарестского конгресса, где вел переговоры один Обрезков, и непрочность Кучук-Кайнарджийского мира — все благодаря статье о независимости татар, которую в Константинополе никак не могли переварить»^{48}.

Что же до татар, о вольности которых заботилась Россия, то они вовсе не считали себя чем-либо обязанными Екатерине Великой и ее армии: никакого притеснения от Порты они не видели; да, султан назначал ханов, но он же платил им деньги. Каждая орда представляла собой вольницу, в которой предводитель требовался лишь на время войн, тогда как Россия требовала от татар преданности, помощи в войнах и прекращения набегов на русские селения, которые были основным источником дохода крымцев. Иными словами, татары не горели желанием сменить подчинение туркам, с которыми их связывала вера и обычаи, на извечных противников своих, русских. Хотя Шагин-Гирей, брат крымского хана, «чрезвычайно умный и желающий образовать себя» молодой человек, гостил в Петербурге да в Москве, тратя массу денег, выделенных на его содержание императрицей (он получил в дар по приезде 5000 рублей, дорогую шубу и европейского покроя одежду, а при отъезде — дорогую саблю с драгоценными камнями и еще денег в подарок и на уплату наделанных долгов; каждый день ему выделялось по 100 рублей), хан Сагиб-Гирей вел тайком переговоры с Константинополем, прося прислать флот на помощь против России, отклонил подарки, присланные ему с генералом князем Щербининым, которые воспринял как знак повиновения.