Братья - [74]

– Я – грек, – продолжал рассказчик. – А она – армянка, черт возьми! Однажды она пришла в свою галерею и видит – все разрушено. И она сказала, что нужно начинать все заново. Ее пригласили в одну церковь, чтобы восстановить поврежденные фрески. Она стала делать святым новые лица. Именно там мы с ней и познакомились. Я работал волонтером, помогал разгребать завалы. И мы полюбили друг друга! – закончил матрос и зарыдал.

Пока он плакал, никто не осмеливался шутить и смеяться. Но и жалость казалась здесь неуместной. Поэтому некоторое время все остальные пили и курили. Каждый успел выпить по четверти бутылки, пока их товарищ успокоился.

Несчастный любовник продолжил свою историю:

– В итоге мы стали жить вместе. Стали работать. Она делала потрясающие вещи. Нам удалось продать пару ореховых стульев, выдав их за подлинные «Георг Первый». Одному коллекционеру работ Дега очень понравилась ее маленькая медная балерина. Он даже разницы не заметил. Я даже не могу назвать это подделкой – настолько красиво все она делала. Кажется, ее работы только улучшали оригинал. Мебель, книги, колода карт – она даже из чернильного пятна могла сделать подлинник. Но потом она заявила, что уезжает в Мерсин, и так и сделала. А я раз в полгода езжу туда, чтобы увидеть ее. Покидая Афины, она сказала мне, что хочет быть подальше от греков. Но настоящую причину я понял позже – она никогда не испытывала ко мне тех же чувств, которые я испытывал к ней. Она знает толк в подделках, но я даже не догадывался, насколько хорошо. И любовь ее оказалась подделкой, я уверен в этом. А ведь это вам не стул и не статуэтка. Это большой грех.

Все выпили. Когда заговорил Аво, на него из-за бутылок разом устремилось несколько взглядов. До этого его голос слышали едва лишь двое.

– А она занимается паспортами, визами, бро?

Пьяный фыркнул:

– Кто ты такой? Что с твоим лицом? Ты что, был здесь все это время?

– Он армянин, – отозвался судовладелец, отпивая из бутылки.

– Насрать мне на армян! – крикнул пьяный, но без сердца, поэтому Аво даже не обиделся.

– Так она живет в Мерсине? – спросил он. – Как ее зовут, бро?

– Бро? – пробормотал пьяный.

– Ее зовут Ками, – сказал Аво хозяин. – Мы слышали эту историю столько раз, что я смогу отвести тебя к ней даже с завязанными глазами. Как только пристанем, я отведу тебя, если захочешь.

– Только смотри, не влюбись в нее, – добавил пьяный.

Аво показалось, что он хотел еще что-то сказать, но вместо этого матрос опять заплакал, вытирая слезы рукавами сидевших рядом.

Вечеринка подошла к концу. Все разошлись по каютам, а наутро «Мудрец» уже швартовался в Мерсине.

Аво, должно быть, был единственным на свете армянином, который уехал в Америку, чтобы прятаться, а в Турцию – чтобы искать.

Мерсин был южным портом на турецком Средиземноморье и располагался в шестистах километрах к западу от Анатолийской Армении, как она называлась во времена геноцида, но факт оставался фактом: Аво находился в Турции. И хотя у него не было времени почувствовать родственную ностальгию или ощутить реющие в воздухе флюиды причиненного некогда страдания, он все же помянул Ергата и его рыжеволосую Сирануш, когда работал вместе с остальной командой, разгружавшей мебель, что должна была отправиться на рынок. Наконец последний стол был погружен в автомобиль, и работа Аво была окончена – равно как и его морская жизнь. И хотя Аво согласился работать бесплатно, судовладелец с крестом на груди на прощание сунул в карман его рубашки несколько свернутых купюр.

Деньги Аво потратил на донер-кебаб в кафе на улице Сокак, 5706. Ел он не спеша. Через дорогу у витрины магазина он увидел женщину с апельсином в руках. У женщины были длинные белые волосы, а почти вся ее одежда была пошита из коричневой кожи. Женщина разговаривала с каким-то мужчиной, одновременно впиваясь ногтями больших пальцев в апельсин, с которого на землю спиралью падала кожура.

Закончив разговор, женщина столкнула ногой очистки в сточную канаву, в несколько приемов съела апельсин, сполоснула руки водой из фляжки и направилась в магазин.

Аво последовал за ней, но, к своему удивлению, обнаружил, что попал не в магазин, а в настоящую художественную галерею с картинами в рамах и причудливыми металлическими инсталляциями, что находились в самом центре помещения, огороженные веревкой.

Женщины нигде не было видно.

Лестница в самом конце помещения привела его в уставленную книгами комнату-студию. Женщина повесила на плечики свою коричневую куртку и посмотрела на вошедшего Аво, словно на ущербную скульптуру, требующую реставрации. Он спросил по-армянски, не Ками ли ее звать, на что женщина отозвалась:

– Такое лицо у вас от рождения? Или вас так отделали в прошлый раз, когда вы вломились в дамскую спальню?

Аво закрыл лицо обеими руками и засмеялся, и Ками поняла, что последний раз он смеялся очень давно. Она попросила подождать ее внизу.

В галерее внимание Аво привлекла одна картина. Он не мог поверить, что пропустил ее, когда шел к лестнице. Это был портрет в сине-зеленых тонах, изображавший женщину в платье с длинными рукавами. Одной рукой женщина прижимала к лицу носовой платок, а другой поддерживала локоть. Длинный нос ее отбрасывал зеленовато-голубую тень, что делало лицо одновременно сердитым и торжественным. Она так сильно напоминала Мину, что Аво прикрыл рукой подбородок.