Братья - [71]

Шрифт
Интервал

– Что? Объяснения? – удивился Мартик.

Вообще, он нечасто разговаривал со своими гостями, но этот был особенным. Все его предыдущие гости, как один, отрицали геноцид. И от всех без исключения он получил извинения. Мартик использовал старые средства – точно такие же, как турки использовали против его народа. Так сказать, симметричный ответ. Но для этого гостя придется придумать что-нибудь новое. Он и сам-то будет побольше остальных. И кроме того – он не отрицает геноцид. Он же земляк-армянин.

– Объяснения, сдается мне, не дадут результата.

Мартик поинтересовался у гостя, что тот знает о пытках в Оттоманской империи?

Фалака – битье по ногам. Текрит – изоляция. Вырывание ногтей. Сдирание кожи. Кастрация. Вырывание глаз.

Аво снова заговорил:

– Акопян хотел убедиться, что я просто вышел из группы, вот и все. Он хотел убедиться, что я не собираюсь разрушать все его замыслы. Что я просто вернулся к своей обычной жизни.

На камнях плясали сполохи пламени, старый хозяйственный инструмент – лопата и коса – все так же лежали в углу.

Кровать эта повидала на своем веку немало посетителей. Некоторых из них Мартик привязывал к ней, но все без исключения были короче ее.

– Объяснения только мешают исследованию, – изрек Мартик. – Ничего они нам не дадут.

Довольно легко сказать, что тот, кто пытает других, – человек без закона и правил. Но что касалось Мартика, то тут все было наоборот. Он почитал правила, как никто. Его гости всегда нарушали его главное правило – никогда не думать о смерти. Любая боль, которую он причинял им, только отчасти соответствовала заслуженному наказанию. В этом плане работа Мартика приобретала несколько «канцелярский» характер. А поскольку безразличие перед лицом ужасной боли – прекрасное средство от собственного безумия, то Мартик просто обожал правила.

– У меня в Америке был друг, – заговорил Аво. – Он никогда не слышал о геноциде, да и вообще ничего не знал об армянском народе. И он проявил интерес.

– Давай без эмоций, – ответил Мартик, орудуя шипами от аэратора, – ты и сам прекрасно понимаешь, что простого интереса явно недостаточно. Ну вот возьми того же профессора из Лос-Анджелеса. А тебе известно, что в прошлом году он получил сорок тысяч долларов от неизвестного лица за выступление на собрании членов Ассоциации американцев турецкого происхождения? Или, быть может, тебе интересно узнать, что у него триста двадцать восемь студентов, и всё благодаря тому, что ты спас ему жизнь. Вот тебе и факты…

Из других своих гостей Мартик выбивал истину. Извинения и обещания. Мол, они вернутся в Турцию, убедят свое правительство признать все преступления, выплатить репарации, вернуть отторгнутые земли. Всё, всё что угодно!

Но Мартик объяснял, что этого совсем не требуется. Боль сама по себе была нужным ему результатом. Разве непонятно?

В былые времена существовал еще один способ пытки – «табутлюк», то есть гроб. Приспособление представляло собой узкую камеру размером не больше женского тела. Внутри ничего не было видно, словно в межзвездной темноте. Только человек и пространство внутри его.

Гость что-то говорил, объяснял, но Мартик не обращал на это внимания. Кровать оказалась слишком маленькой. Когда гостя привезли, его ударили по голове, а потом Мартик при помощи Затика привязал его к матрасу в области груди и бедер. На случай, если вдруг проволока не выдержит, Затик сунул свой пистолет Мартику в карман, но опасения оказались беспочвенными. Но все же этот гость отличался от других. Акопян объяснил им, в чем тут дело. Гость был предателем. Он поставил под удар весь план осуществления правосудия. И теперь Мартику придется подать пример, чтобы другим было неповадно.

Для «табутлюка» гость был слишком большим. Огромные босые ноги не умещались на кровати – лежали на столе. Мартик поискал в комнате и среди всякого хлама нашел ротанговую трость. Девяносто сантиметров в длину и два в диаметре. Он провернул ее между ладонями, словно хотел добыть огня, и посмотрел на гостя.

Некоторые просили у Мартика не смерти – они просили вернуть им обувь. Они пытались, но никогда толком не могли объяснить, зачем им нужны их собственные башмаки. Такая тяга к обуви была поистине необъяснима. Тут смешивались все пять чувств – люди пытались жевать свою обувь, трогали ее, подносили к ушам, наподобие морской раковины, рассматривали…

Своим гостям Мартик старался показать сочетание всех возможных пыток, которые довелось испытать на себе его семье и которые остались в генетической памяти.

В Стамбуле во время геноцида армян пытали в здании, которое теперь принадлежало кампусу Стамбульского университета.

Его нынешний гость угомонился после восьми часов пребывания на кровати. Он просто лежал. Такой же армянин, как и он сам. Лежал тихо и уже не пытался что-либо объяснять. Мартик бросил трость и снова подошел к печке.

Да, это был совершенно особый случай. Перед ним лежал не отрицатель. И не обманщик. Он был скорее либо трус, либо дурак. Беглец, дезертир. Один из выживших… А Акопян хотел другого. Он сказал: покажи всем пример. Наша группа должна быть сплоченной.

Мартик вынул шипы аэратора из огня. Четыре зубца раскалились и сделались оранжевыми. Он поднес длинный горячий конец бокового шипа к лицу гостя и провел им над линией бровей. Не касаясь.


Рекомендуем почитать
Остап

Сюрреализм ранних юмористичных рассказов Стаса Колокольникова убедителен и непредсказуем. Насколько реален окружающий нас мир? Каждый рассказ – вопрос и ответ.


Розовые единороги будут убивать

Что делать, если Лассо и ангел-хиппи по имени Мо зовут тебя с собой, чтобы переплыть через Пролив Китов и отправиться на Остров Поющих Кошек? Конечно, соглашаться! Так и поступила Сора, пустившись с двумя незнакомцами и своим мопсом Чак-Чаком в безумное приключение. Отправившись туда, где "розовый цвет не в почете", Сора начинает понимать, что мир вокруг нее – не то, чем кажется на первый взгляд. И она сама вовсе не та, за кого себя выдает… Все меняется, когда розовый единорог встает на дыбы, и бежать от правды уже некуда…


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).