Братья - [29]

«Я его убил», – хотел было сказать Аво, но не произнес ни слова. Он и в самом деле хотел сказать правду. Подумай он, что ложь – лучший выбор в такой ситуации, он бы утопился – плыл бы до тех пор, пока воды не сомкнутся над его головой. Это было бы справедливо, но Аво понимал, что не способен рассказать Деву правду. Допустим, он произносит роковые слова. А дальше что? Крики, возможно, драка. Драки Аво не боялся, ему ничего не стоило убить Дева, применив борцовский прием, которым он не пользовался с самого детства. И Дев бы лег рядом со своим отцом… А Рубен? Что сделает Рубен? Допустим, он заступится за Дева – кто знает, – сможет ли он, Аво, убить брата? В голове прокрутился фильм – три распростертых на берегу тела, он взбирается наверх по скалам, бежит прочь, вскакивает в поезд, идущий в Россию, меняет свою жизнь целиком и полностью, превращается в тень, что трудно сделать, учитывая его размеры и вину. Что за дурацкая мелодрама…

Нет, невозможно сказать правду, решил Аво, и сразу стало легко. Теперь опять можно жить нормальной жизнью.

На небе густо высыпали звезды. В их свете Рубен и Дев, подхватив тело Тиграна за руки и за ноги, понесли его в лагерь. Сзади тащился Аво, волоча ящик, набитый снулыми сардинами.

Глава седьмая

Кировакан, Армянская ССР, 1974 год

То, что раньше называлось караваном, превратилось в похоронную процессию. Труп лежал в одной из машин и был похож на подвыпившего и заснувшего человека. За рулем сидел Дев. Всю дорогу от Батуми до Кировакана он не снижал скорости и едва выворачивался на крутых горных поворотах. На одном из особенно узких участков мужчине показалось, что дверь машины вот-вот раскроется и тело отца улетит в пропасть. Но дверь осталась на месте, а дорога мало-помалу выпрямилась. Дев продолжал жать педаль газа, как будто их дом в Кировакане мог исчезнуть без следа, если они не вернутся как можно скорее, как будто скорость могла воскресить отца…

Рубен вспоминал, как все произошло, покусывая заушники очков.

– Я буду молиться, чтобы Бог дал мне мужества вспоминать об этом, – сказал он Мине.

Но он конечно же промолчал о том, что после того, как Тигран предпочел кандидатуру Мины, не раз задумывался о смерти своего учителя. Рубен видел в этом проявление высшей справедливости, и теперь, когда Тиграна не стало, считал, что учитель сделал ему подарок. Теперь все было так, как надо. Покойный мастер наверняка видел большой творческий потенциал Рубена и вовсе не считал его ограниченным. Кроме Тиграна, в Рубена верил только Аво. Аво… Он, вероятно, полагал, что Рубен ничего не чувствовал по отношению к покойному, но на самом деле Рубен страдал настолько сильно, что внутренняя боль не давала ему сосредоточиться. Молчание, отсутствие слез можно было принять за черствость, но это была своего рода дань Тиграну, проявление чувства вины перед ним. Рубен покривил душой – Бог ему не помощник, он и так в деталях запомнит тот вечер, когда случилось непоправимое; запомнит, как ныли руки, когда он помогал нести тело обратно в лагерь, запомнит, как цеплялись за бороду старика хворостинки, запомнит прилипшие к одежде мертвеца песчинки и то, как скрежетал по песку ящик с рыбой. Они останавливались двадцать четыре раза, как только приказывал Дев. Дев еще привязал леской к телу отца его трость. И труп совсем не напоминал цветок, плывущий вниз по течению реки Евфрат…

А вот Аво почти ничего не мог припомнить. Он еле дотащил тяжеленный ящик до лагеря, понимая, что с Миной переговорить не удастся. Какое там переговорить – он даже не мог посмотреть ей в глаза, не говоря уже о попытках утешить девушку. Сама мысль о том, чтобы приобнять рыдающую Мину, казалась ему кощунственной. Ни сегодня, ни завтра – никогда он не сможет рассказать ей о том, что сотворил.

После возвращения в Кировакан Аво несколько дней избегал проходить мимо ее дома, мимо горнолыжного подъемника и рощицы лимонов. Родители Рубена не могли взять в толк, почему парень целыми днями сидит дома. Тот ссылался на усталость, хотя усталость тут была ни при чем – Рубен встречался с Миной, и Аво там не было места. Как он считал, у Рубена с Миной есть общие дела. Разумеется, Мина не поедет в Париж без Тиграна, и если эти двое играют в нарды, то явно не к зарубежному турниру готовятся, а просто чтят память мастера.

«Ну и пусть, – думал про себя Аво, – Тигран свел их вместе, и вполне логично, что и после его смерти они продолжают общаться». Действительно, зачем тревожить их своим появлением? Пусть переживут это горе вдвоем. Немного терпения, и все восстановится – они снова будут втроем.

Однако тянулись бесконечные дни, и Аво начинало казаться, что Рубен и Мина никогда не закончат свою партию…

Что до Мины, то она, как ни странно, отнеслась к потере прагматично. Ей надо было продолжать тренировки, и она убедила Рубена, чтобы тот ассистировал ей. Рубен согласился, расценив просьбу как дань уважения к Тиграну. Они раскладывали доску, кидали кости, переставляли фишки, но вскоре запал угасал, и они говорили лишь о Тигране.

Как-то раз Мина начала рассказывать Рубену о том, как учитель подарил ей ту самую редкую книгу, но осеклась на полуслове.