Иванъ все эти дни провелъ въ темной. Но на него также деревня махнула рукой.
— Ну его, шалава проклятая!
Это все, чемъ ему мстили. Онъ вышелъ изъ темной на восьмой день, глухою ночью, которая помогла ему украдкой придти домой. Тамъ онъ залезъ въ сени, никому не объявившись изъ домашнихъ, и забился въ уголъ. Общественное негодованіе придавило его; онъ уже думалъ, что никогда ему не оправиться во мненіи людей.
Сизовскій участокъ затихалъ. Вокругъ главнаго хутора, еще не отстроеннаго, съ раскрытою крышей, безъ оконъ и безъ дверей, навалены были груды земли, соломы, прутьевъ; валялись горы щепъ и кирпичей и бревна съ воткнутыми въ нихъ топорами. Рабочіе пошабашили и готовились въед?. Между ними большинство было изъ Березовки. Сизовъ позвалъ, и они… почему же и не помочь ему построить хуторъ? Деньги онъ даетъ хорошія. Большинство лежало на земле; одни навзничь, другіе на брюхе. Целый день работавшіе теперь сделали ночной привалъ, отдыхая. Кое-кто, впрочемъ, починивалъ одежду; иные точили пилы. Кое-где обменивались ленивымъ разговоромъ; кто-то запелъ. Но ленивые разговоры обрывались, а песня совсемъ смолкла, потушенная темнотой и сномъ. Торопились привалиться поскорее и заснуть. Ужинали однимъ хлебомъ, поленившись сварить что-нибудь.
Иванъ сиделъ поодаль отъ другихъ. Онъ также стоялъ на работе у брата наравне съ другими. Въ его доме въ это короткое время случилось много несчастій: волкъ зарезалъ пять овецъ, опилась лошадь, захворала хозяйка. Чтобы оправиться, онъ нанялся на хуторъ. Теперь онъ безмолвно осматривалъ топоръ. Въ целый день никто еще не слыхалъ отъ него слова. Онъ боялся, что его осадятъ: воръ! Но ему дали названіе «шалавы» — и больше ничего. Знали, что самъ онъ отъ брата ничего не получилъ. Большинство работавшихъ относилось къ нему съ сожаленіемъ: «Ахъ, глупый!»
Осмотревъ топоръ, онъ открылъ мешокъ, вытащилъ оттуда хлебъ и принялся закусывать. Вдругъ ему пришла въ голову мысль.
Онъ пересилилъ себя, подошелъ къ лежавшимъ и сделалъ предложеніе.
— Братцы, какъ бы намъ артелью… — сказалъ онъ.
— Что артелью? — спросило несколько голосовъ.
— Кашу бы варить.
— Ничего, давайте артелью. Ребята, слышь?
Заговорили. Предложеніе вызвало всеобщее одобреніе и было принято. Самому Ивану поручено привести его въ исполненіе.
— Что-жь, пущай варитъ. Слышишь, Иванъ? Вари.
Иванъ бросился хлопотать. Онъ сразу поднялся въ собственныхъ своихъ глазахъ. Забывъ усталость, онъ принялся бегать, одинъ поднялъ огромный котелъ и, надевъ его для удобства на голову, принесъ на место действія, задыхаясь и радуясь. Онъ развелъ костеръ, который сначала все не разгорался, во избежаніе чего ему несколько разъ приходилось распластаться по земле и дуть въ огонь до слезъ. Но онъ забылъ усталость и старался.
Громадный костеръ пылалъ, разсыпая вокругъ себя искры, выбрасывая клубами дымъ. Вокругъ костра уселись рабочіе. Одинъ Иванъ былъ на ногахъ. Тень прежней блаженной улыбки, играла на его лиц?. Въ рукахъ онъ держалъ ложку, которой отъ времени до времени помешивалъ артельную кашу.
1883
