Братья - [12]

А все-таки избу его снесли, убеждая хозяина ея, что на новомъ месте ему будетъ лучше.

Ни одинъ изъ березовцевъ не подумалъ въ этотъ день, зачемъ у нихъ существовалъ міръ. Чтобы притеснять безпомощныхъ? Но въ то же время никто не сомневался въ его действительномъ существованіи. О немъ и его порядкахъ не думали, но чувствовали его. Не подвергая его критике въ него верили. Какимъ онъ былъ раньше, этотъ пресловутый міръ, такимъ и остался. Служили ему и жили въ немъ безъ разсужденія, только эта служба походила на ту, которую исполняютъ бонзы. Объ обновленіи и перестройке этого древняго храма никому и въ голову не приходило. Не придетъ-ли день, когда его снесутъ такъ же, какъ снесли избу солдата съ деревянною ногой, Лапина?

IV

Въ доме Ивана Сизова шли сборы въ дорогу. Хозяйка его приготовляла для мужа котомку. Самъ Иванъ сиделъ за столомъ и разсказывалъ, какъ, наконецъ, деревня решила снять участокъ казенной земли на вечныя времена.

Изъ его разсказа оказывалось, что этотъ несчастный участокъ давно возбуждалъ всеобщее вниманіе и перебранки. Десятки разъ вся деревня, въ полномъ составе ходила высматривать его, причемъ одни являлись туда пешими, другіе конными. Первые осматривали кустики, ложбинки, яминки, чтобы не промахнуться. Вторые взирали его во всемъ его целомъ, объезжая вокругъ, какъ бы невзначай не врюхаться. Денегъ за него просятъ много, а проку выйдетъ мало; на каждую душу приходится по самой малости. Изъ-за этого и спорили… сколько тутъ было брани — не приведи Богъ! Беднота желала купить, богачи говорили: «Песъ съ нимъ! На какого онъ шута? Это по осьминнику-то на душу? Такъ эдакой пустяковиной ни одна душа не будетъ довольна». И ругались. Должно быть, десять разъ приходили на участокъ, притоптали его весь, запомнили все кочки. Слава Богу, что кончилась эта канитель.

— Прорешили? — спросила жена.

— Разомъ. Сболтнулъ какой-то шутъ, что на этотъ участокъ уже многіе зарятся… и заразъ надумали. Лупи, говорятъ, Ванюха, въ городъ, оправь намъ все, какъ следуетъ, чтобы только участокъ-то нашъ былъ… Чуть светъ завтра надо выезжать.

Иванъ сиделъ веселый. Ребята лезли ему на колени, на загорбокъ, прося его купить гостинцевъ. Иванъ разыгрался. Одному онъ показалъ пальцами рога коровы и, въ подражаніе ей, вдругъ заревелъ: бу-у! отчего мальченко опрометью бросился къ порогу; другого взялъ поперегъ живота, положилъ его на колени и принялся щекотать бородой. Поднялся детскій хохотъ, въ которомъ принималъ участіе и самъ Иванъ; лицо его светилось, глаза искрились отъ смешныхъ слезъ. Тутъ же онъ обещалъ, что изъ города привезетъ золотыхъ и красныхъ барановъ и пряниковъ… Потомъ вдругъ онъ нахмурился, переставъ играть. Онъ задумчиво досталъ изъ-за пазухи кожаный кошель, съ какимъ-то страхомъ осматривая его.

— На-на вотъ, зашей, — сказалъ онъ, подавая хозяйке кошель, — мірская казна. Сохрани Богъ отъ греха. Только разинь ротъ — сейчасъ цапъ у тебя! И реви тогда… Глыбже засунь.

Хозяйка зашила «мірскую казну» въ онучу. Никакой жуликъ не догадался бы, какія дорогія онучи носилъ Иванъ.

— Такъ-то вотъ вернее. На-ка теперь, понюхай… много ли увидишь? — сказалъ Иванъ, и лицо его снова заплыло широкою улыбкой.

Однако, еще разъ въ этотъ день ему пришлось смутиться до глубины души.

— Не слыхать, когда братъ-то?детъ? — спросила жена, воткнувъ этимъ вопросомъ ножъ въ сердце Ивана.

Онъ насупился и замолкъ.

— Я почемъ знаю! — только огрызнулся онъ.

Петръ Сизовъ былъ также выбранъ въ покупатели участка. Онъ даже раньше былъ выбранъ, потому что березовцы прежде всего къ нему обратились: «Петръ, лупи въ городъ и чтобы все чисто было. Ты у насъ башка, знаешь куда и какъ. Чтобы только земля была наша». Затемъ уже былъ указанъ Иванъ Сизовъ. Между темъ, оба брата давно не видались. Встречаясь другъ съ другомъ, они не снимали шапокъ, не кланялись, причемъ Иванъ терялся и съ недоуменіемъ чесалъ голову, а Петръ отворачивался, смотрелъ въ землю, какъ будто заметилъ какую-то брошенную вещь и намеревался поднять ее для хозяйства. Легокъ на помине!

Петръ всталъ около порога и крестился на образа. Потомъ внимательно и неторопливо осмотрелъ всехъ находящихся въ избе. За то находящіеся въ избе были поражены. Иванова баба стояла посредине избы со сложенными на животе руками и не могла произнести ни слова. Иванъ также безмолствовалъ; онъ сиделъ неподвижно и держалъ въ рукахъ онучу, которая за минуту передъ темъ приводила его въ радостное настроеніе. Одинъ парнишка засунулъ въ ротъ палецъ, не сводя глазъ съ дяди; другой, поменьше, при его входе стремглавъ бросился на печку, съ быстротой молніи зарылся тамъ въ лохмотья, оставивъ одну только маленькую щелочку, изъ которой скоро показался испуганный серый глазъ.

— Здравствуйте, — сказалъ Петръ. — Пришелъ проведать. Не знаю, угодилъ-ли въ добрый часъ. Но теперича ссориться намъ не изъ-за чего.

— Не изъ-за чего… — повторилъ Иванъ, не зная, что говорить.

— Потому делить нечего.

— Нечего…

— Пришелъ проведать…

— Верно!

— Братнино-то сердце отходчиво. Иль все сердитъ? — пытливо спросилъ Петръ.

Иванъ былъ взволнованъ, онъ, видимо, не зналъ, что делать. Но вдругъ онъ всталъ, подошелъ къ брату, взялъ его за руку и потащилъ къ столу. «Добро пожаловать! Гость будешь. Хозяйка, миръ! Пришелъ съ повинной… кланяйся!» — говорилъ Иванъ и крутился по избе пока, наконецъ, не успокоился, усвоивъ фактъ примиренія съ братомъ.