Братья - [11]

— Вносъ? А не жирно-ли будетъ?

— Тимоееичъ, не обижай насъ. Вынимай красную и довольно. Уважь міръ.

— Покудова не за что! — хладнокровво сказалъ Сизовъ.

— Какъ? міръ-то? Ты кто, откуда взялся? Православные! Спить съ него за едакія слова пять ведеръ! — закричало несколько голосовъ съ негодованіемъ. Началась опять перепалка. Ругали Петра. Но скоро его оставили, разделившясь на две партіи. Одна, более благоразумная, старалась на Петра подействовать убежденіемъ и просьбою, другая хотела взять силой.

— Господа православные! Гнать его или пущай поклонится міру? — спрашивала одна сторона.

— Пущай тащитъ пять ведеръ! — кричала разъяренная другая сторона. Вышла полная разногласица.

Петръ постоялъ постоялъ и, видя полнейшій хаосъ, собрался уходить.

— Куда ты спешишь? Погоди. Ишь какой обидчивый! — говорилъ староста.

Но Петръ не обращалъ вниманія на эти просьбы. Онъ говорилъ, что «ежели такъ, то и наплевать»; староста говорилъ: «пущай пользуется землей, только бы уважилъ міръ», третья сторона желала, чтобы престижъ міра былъ возстановленъ пятью ведрами. Униженіе схода и безалаберщина на сходе были полныя. Сбавили цену, только просили, чтобы оказано было уваженіе. Петръ не согласился. Тогда дошли до забвенія себя. Староста, въ лице большинства, взволнованно сказалъ:

— Да ты хошь испитъ-то намъ дай!

— Смерть какъ не люблю, ежели клянчутъ. Самъ знаю.

— Тамъ дашь водочки-то? Одно ведро бы…

— На, два ведра! Лопайте! — сказалъ Петръ Сизовъ.

Обрадовались. Ругань прекратилась на время. Веселое оживленіе, смехъ, шуточки балагурныя. Солдата забыли. Міръ представлялъ себя въ образе пьянчуги; его интересы понимались въ смысле двухъ ведеръ. Лопайте! И все были удовлетворены.

Жестокая разногласица возобновилась только после того, какъ уже были принесены два ведра. Стали пить. Петръ только обмочилъ губы и съ презрительными взглядами, относившимися ко всемъ присутствующимъ, вышелъ. Продолжали пить. Но когда между шутками решено были снести избу безногаго солдата Лапина на другое место, многіе взбесились. Они инстинктивно защищали міръ. «Ахъ, вы, пьяная сволочь!» — закричало несколько голосовъ. Ихъ ругали, но слушали. «Зачемъ вы міръ-то продаете?» — сказалъ кто-то, стуча стаканомъ объ столъ. Такимъ отвечали бранью, попрекая ихъ глупостью. Даже пирушка не кончилась благополучно. Когда одно ведро было выпито, одинъ мужичекъ взялъ его и полезъ на пирующихъ, съ намереніемъ стукнуть кому-нибудь въ голову. Ведро у него отняли, онъ полезъ на кулаки. Вышло побоище между двумя напившимися. Срамъ произошелъ ужасный. Разошлись, остервеневъ другъ на друга.

Петръ былъ не менее озлобленъ. На другой день часть схода пришла къ нему, къ дому, и потребовала еще вина передъ началомъ перенесенія избы солдата Лапина. Не умея «совладать» съ нимъ и удержать его, они думали наверстать водкой. Онъ принужденъ былъ дать. Понявъ, что у него ушло пропасть денегъ, онъ озлился на весь міръ.

Сколько ни делали ему уступокъ, ему все было мало. Съ деревней у него не было почти ничего общаго. Интересы его клонились къ другому. Онъ былъ самъ по себе. Всякія жертвы чужимъ людямъ, — а міръ сталъ ему чуждъ, какъ врагъ, — казались ему страшными,

Во имя чего сходъ пожертвовалъ ему безногаго солдата? Лапинъ не былъ въ тягость никому; у него была одна нога, къ другой приделана была деревяшка, но это ничего не значитъ. Кроме пуганія воробьевъ съ огородовъ и нянчанья грудныхъ ребятъ летомъ, онъ являлся для деревни человекомъ во многихъ отношеніяхъ полезнымъ. Онъ еще занимался наукой. Правда, его обученіе грамотности носило своеобразный характеръ; собравъ ребятъ, онъ выстругивалъ изъ лучины палочки, раздавалъ ихъ ученикамъ и, задавая урокъ, говорилъ грознымъ голосомъ: смирно! Остальная часть его методы состояла въ томъ, что онъ держалъ на показе ремень, постоянно жалея, что, по слабости, не можетъ употреблять его въ дело, отчего, по его мненію, и происходили худые успехи его обученія: ученики только успевали протыкать насквозь книжки деревянными указками… Все это правда, но все-таки Лапинъ старался горячо заработать пропитаніе и не даромъ получалъ горячія лепешки, кашу и другой хлебъ насущный.

Наконецъ, простое чувство справедливости должно бы было спасти его избу отъ перенесенія на другое место, еслибы продолжали существовать иныя времена. Но березовцы жили уже по другому складу.

После вторичнаго угощенія они пришли къ солдату и объявили ему решеніе. Лапинъ сперва разгневался до безумія. Простодушное лицо его побагровело. Онъ топалъ въ бешенстве одною ногой, ругался. Онъ пустилъ въ ходъ все средства устрашенія. Одно изъ нихъ было оригинально. Онъ прицепилъ на грудь свою старую медаль и обвелъ нахаловъ убійственнымъ, по его мненію, взглядомъ.

— Это что-жь такое?

— Кавалеръ, — пояснилъ Лапинъ.

Нахалы недоумевали.

— Я васъ, сиволапые! Налево кругомъ маршъ! — крикнулъ онъ.

Къ удивленію его, это не подействовало. Мужики захохотали. Одинъ шутникъ спросилъ даже: есть-ли у него крупа, чтобы стрелять?

Тогда Лапинъ вдругъ палъ духомъ. Онъ безпомощно приселъ на порогъ избы своей и просилъ не трогать его. Онъ человекъ бедный, всякій его можетъ обидеть; у него деревянная нога — куда ему таскаться съ места на место?… Лапинъ заплакалъ. Это подействовало. Явилась жалость. Мужики обласкали солдата, тутъ же постановивъ, что они будутъ кормить его вечно.