Братья Худяковы - [14]
Но медлить было нельзя. Выстрел был неудачен…
Разъяренный кабан в этот момент успел подсечь собаку!
Когда Афанасий поднял раненого Дикобраза, то верный пес так жалостливо смотрел на хозяина своими умными глазами, из которых текли слезы, что Афанасий тоже не выдержал и заплакал.
Еще бы — сколько они вместе видели опасностей, сколько раз собака спасала его жизнь, сколько добыла зверей, — а ведь это был их коренной заработок, и, наконец, она была настолько смелая и сильная собака, что при встрече, например, с барсом, загоняла его на дерево.
Хотя и принес Афанасий своего Дикобраза домой на хутор, — все равно не помогли никакие средства: у собаки был разорван весь бок!
Вернемся назад и расскажем об охоте на скалах Ельдуги (Эльдаогоу).
Дело было зимою 1901 г., как-раз на масленице.
Двое братьев — Афанасий и Александр — поехали на Ельдугу, чтобы добыть, по заказу торговой фирмы Кунст и Альберс во Владивостоке, несколько экземпляров разных зверей, нужных для отсылки куда-то в Германию для музейных чучел. Взяли с собой и знаменитого Дикобраза.
Зверь оказался бойким и сильно гонял собаку.
Обычно добываемые кабаны, медведи и др. звери тоже в большинстве случаев сдавались этой фирме, но для указанной цели не годились.
Дело в том, что почти всю тяжелую добычу зимой Худяковы вывозили из тайги «волоком» по зарослям, через камни и колодник; понятно, от этого обивалась на зверях шкура, и вообще они имели буквально «затасканный» вид.
В Германию же требовался «товар» образцовый во всех отношениях.
Вот почему наши охотники поехали подальше, на Ельдугу, что находится верстах в 40–45 от их хутора, зная, что эта местность изобилует кабанами, которые, за истощением запасов жолудей и орехов, перекочевывают в глубокие долины, где находят любимый им хвощ, торчащий из-под снега, как маленькие елочки. Кроме того, на скалах Ельдуги водится много другого зверя.
Ехали на санях, запряженных парой лошадей.
Дикобраз бежал тайгой, где-то далеко впереди.
И вот охотники услышали его призывной лай. Бросили лошадей и пошли навстречу. Видят — большой черный кабан «ломится» самой густой чащей, чтобы избавиться от наседавшей на него собаки.
Страшную, но вместе с тем и красивую картину представлял этот неравный бой двух животных: крупный, быстрый как молния пес буквально мелькал перед зверем, то хватая его за гачи (мускулы задних ног), то во-время отскакивая от его смертоносных клыков, то с непостижимой скоростью уходя от бегущего за ним по пятам кабана, рискуя каждый момент своей жизнью, — и все это с хриплым и самым злобным лаем и воем.
А кабан — это было олицетворение самой бешеной ярости; стоило только взглянуть на его небольшие, с светлыми ресницами глаза — они прямо, как говорится, горели огнем… Серебристая щетина, вставшая горою, колыхалась, переливаясь разными тонами в такт его движениям. Он издавал глухие, как бы придушенные, но угрожающие звуки. Длинная морда, с кольцом колючей шерсти между глазами и подвижным носом, постоянно шевелилась, собираясь в угрожающую складку. Он скалил свои длинные, загнутые серпом, ослепительно белые клыки и лязгал ими, как стальными пружинами. Повороты его и стремительные скачки не уступали в ловкости и быстроте противнику, а гигантская сила сказывалась уже в том, что все это он проделывал при наличии 10 пудов веса!
Удачный выстрел в голову и с секачом было покончено…
Экземпляр был великолепный, прямо выставочный! Одни клыки что стоили: более 10 дюймов длиною по изгибу!
Осторожно, чтобы не испортить внешность ценной добычи, навалили кабана в сани и поехали к старому зимовью на Ельдуге, где и ночевали.
На другой день утром, закопавши кабана в снег, отправились на скалы.
У подножья их опять оставили лошадей, бросили в сани тяжелые шубы, а сами налегке стали подниматься наверх.
Скалы… это обнаженный скелет рассыпавшейся от времени горы… Но какой скелет! Он давит вас своей огромностью, каковую называют уже величием…
И эта каменная основа исчезнувшей горы тоже не вечна — и на ней уже ясно видны следы разрушения: глубокие трещины и расселины наложили на эти громады печать бытия и, следовательно, смерти.
Скалы выветриваются.
Какой комплекс причин заложен в этом понятии: мороз, солнце, ветер, растительность и пр., — все это постепенно, но верно разделяет на кусочки эту твердыню, распыляет ее, нарушает равновесие уже отколовшихся крупных частей, и они, падая к подножию, образуют каменную россыпь, обычный шлейф у всех каменных гор.
Но зато как живописны эти источенные тысячелетиями скалы!
Они представляли собою гигантскую стену, как крепость циклопических сказочных времен, как-будто сложенную руками каких-то тоже сказочных великанов, сложенную так давно, что по ней прошли бесчисленные трещины, сдвинулись ряды когда-то правильной кладки, образовались карнизы, навесы, углубления и даже отверстия — темные пещеры и живописные гроты…
Те огромные периоды времени, которые протекли, чтобы так разрушить эти скалы, и те еще грядущие тысячелетия, которые сотрут их совершенно с лица земли, — плохо умещаются в нашем представлении и укладываются в мозгу человека, как отвлеченные величины. А скалы стоят пред нашими глазами серыми массами, заставляя запрокидывать голову, чтобы взглянуть на их далекие вершины.
