Братство охотников за книгами - [19]
Женщины и дети следили за всадниками взглядами, полными недоверия и любопытства. Франсуа им улыбнулся, а Колен держался прямо и строго, словно маршал, производящий смотр войск. Два старых еврея с длинными бородами беседовали, сидя на каменной скамье в тени финиковой пальмы, ветки которой облепили бабочки-пяденицы. Когда показался караван, оба они сразу замолчали. Один, казалось, уже готов был спасаться бегством. Другой, не обращая внимания на чужестранцев, зарывшись в свой кафтан, принялся бормотать какой-то псалом, а затем и вовсе задремал, свесив голову на грудь.
В конце главной улицы сияло белизной на солнце внушительного вида здание. Федерико вошел в него первым. Возчики и погонщики мулов остались ждать на улице, возле водопоя для животных. В доме было светло. Высокие стены окрашены в мягкие лазурно-голубые цвета. В прихожей стояли медные лампы, с них свисали яркие амулеты. На полу орнаменты керамической плитки соперничали с пестрыми узорами ковров. От смоковницы во внутреннем дворике исходил аромат сладких плодов. Секретарь провел посетителей в небольшую комнату, где возле деревянного стола стояли четыре стула, и сообщил, что раввин скоро к ним присоединится. Федерико объяснил Франсуа и Колену, что раввин Гамлиэль бен Сирах — человек в высшей степени уважаемый, почти как кардинал, и крайне редко удостаивает кого-либо аудиенции. Равви Гамлиэль — знаменитый ученый, он переписывается с учеными из Нюрнберга, профессорами из Турина, докторами из Амстердама, руководит одной из самых прославленных в еврейском мире академий. Кроме этого, каждое утро он раздает лекарства и медицинские советы бедным людям.
Раввин вошел через низкую дверь. В ее проеме Франсуа успел разглядеть рабочий кабинет. На небольшом инкрустированном письменном столе, явно привезенном из Дамаска, грудой лежали манускрипты и свитки пергамента.
— Шалом! Добро пожаловать.
Легкая походка и внешний вид хозяина дома весьма удивили Франсуа, который ожидал увидеть патриарха с глубокими морщинами, длинной талмудической бородой и бледным от долгих ночных бдений лицом. Перед ним стоял крепкий смуглый здоровяк лет тридцати, одетый во все белое, с широкой улыбкой на лице, обрамленном черной густой холеной бородой. Не оставалось сомнений, что раввин ожидал визита двух французов и был осведомлен о цели их приезда. Его поведение тоже удивило Франсуа. Еврею, принимающему королевских посланцев, надлежало склониться в почтительном поклоне. Но раввин, стоя с прямой спиной, лишь протянул руку. Его рост был около шести футов. Вийон, будучи ниже, к тому же еще не отошедший после долгой поездки верхом, чувствовал себя смущенно. А Колен был откровенно оскорблен.
Секретарь поставил на стол чай, вышел и через несколько мгновений вернулся с тяжелым томом под мышкой. Он быстро пробежал глазами список, протянутый ему Федерико, отметил несколько названий и сверился с толстой книгой записей. Хотя у раввина Гамлиэля была богатая библиотека, он никогда не расставался с прочитанными книгами. Он постоянно делал в них пометки. Феноменальная память позволяла ему сопоставлять многочисленные тексты, изученные в разное время. Он помнил точное место, где находился тот или иной пассаж. В книге записей, которую держал в руках его секретарь, не было экземпляров, принадлежавших лично раввину. Далеко не все вписанные туда произведения имелись в Цфате и вообще на Святой земле. Это был своего рода каталог книжного дела, в котором регистрировались сотни рукописных и напечатанных сочинений с датой и местом их выхода в свет, а также с указанием библиотеки или другого места, где они хранились. Как только становилось известно о разграблении какой-нибудь синагоги или пожаре в учебном заведении, секретарь равви Гамлиэля сверялся со списком, и если оказывалось, что в Кельне сгорел Вавилонский Талмуд, ему на замену тут же выписывалась копия из Орлеана или Барселоны. Если, к примеру, какой-нибудь ученый из Йорка задавал трудный вопрос по поводу закона о кошерном питании, ему сообщалось о толковании этого закона, сформулированном в Смирне несколькими годами ранее. Когда какого-нибудь мудреца приглашали дискутировать с инквизиторами на тему Святой Троицы, его снабжали полученными из разных церквей документами, чтобы тот мог ловко жонглировать мнениями своих оппонентов, разрозненными, а зачастую и противоречивыми.
Трагическое рассеивание по миру евреев, в сущности, их спасало. Никакая тирания, пусть даже расползавшаяся, подобно спруту, во все стороны, не имела возможности добраться до всех. Ни одна эпидемия не была способна их истребить, ведь не могла же она распространиться на все четыре стороны света. Тем, что они выжили, евреи были обязаны прежде всего книгам. Тот же Талмуд читали на древнееврейском в Пекине, Самарканде, Триполи, Дамаске. И пока его будут читать, громко или тайком, в религиозном собрании или в одиночестве, курс будет неизменен вопреки всем бурям.
Поскольку евреям запрещалось набирать войско, носить мечи и даже ездить верхом, они были вынуждены создать невидимую армию, без гарнизона и арсенала, которая действовала под самым носом у надзирателей. Благодаря общему языку и системе передачи сообщений они веками сохраняли единство без земли и без царя. Людовик XI всегда восхищался тем, как раввины распространяют свое учение, невзирая на все границы, как они создают невидимые связи, объединяющие их народ. Как и они, он пытался сделать французский официальным языком королевства и только что подписал указ о создании почтовой службы. Молодой монарх правил пребывающим в состоянии хаоса скопищем провинций, которые без конца искали друг с другом ссоры. Бретонцы, бургундцы, савояры, гасконцы разговаривали на разных языках. Как могли они друг друга понять? Возможно, Гамлиэль предоставит документы, на которые рассчитывает король Франции, чтобы утвердить свою власть от Пикардии до Лотарингии, от Лангедока до Нормандии и воспрепятствовать влиянию Римской церкви на своих подданных?
