Братство охотников за книгами - [18]

В сумерках блеснули зубы итальянца. Вийон протянул ему кувшин, вытер руки о влажные от росы ветки.

— Вы связаны с благородным домом Медичи. Мне кажется, я видел их герб на одном из томов в монастыре.

— Все может быть.

— Он отличается от знаменитой эмблемы: добавлены какие-то каббалистические символы, я не могу понять их значения.

— Я не читаю по-древнееврейски, — сухо ответил торговец.

Вдалеке закричала сова. Вздрогнула испуганная лошадь. Федерико поднялся и подошел к ней, успокаивая, слегка похлопал по холке, убедился, что поводья крепко обвязаны вокруг сухого ствола. Вийон следил за ним взглядом, он не сомневался, что итальянец знает больше, чем готов признать. Федерико явно ожидал встретить Франсуа в монастыре и ту прекрасную книгу с бабочкой приготовил специально для него. А ведь отец Поль уверял обоих французов, что книготорговец ничего не знает о миссии, которая привела их сюда. Приезд Федерико был запланирован давно, задолго до прибытия Вийона и Колена. И, судя по всему, он был здесь далеко не впервые. Как бы то ни было, человека, состоящего на службе у Медичи, опасаться не стоило. Но рядом с итальянцем Франсуа ощущал странное беспокойство. Этот весельчак явно разыгрывал комедию. Франсуа чувствовал фальшь, как никто: слащавое выражение лица торговца, его аристократические манеры, настолько преувеличенно изысканные, что казались неестественными, его эффектные одеяния — под всеми этими слоями был спрятан совсем другой персонаж. От него исходила властность человека, который привык главенствовать, твердость солдата, непреклонность, внушающая страх. Меньше всего он походил на придворного лицемера, скорее на человека, который владеет какой-то тайной. Тем не менее ему не просто было скрывать свои намерения. Маска, которую он носил, никого не вводила в заблуждение, но подавляла всякое желание снять ее, открыть его настоящее лицо. Эта настороженность была Франсуа хорошо знакома, еще со времен кокийяров, когда любопытный человек, пожелавший узнать больше, чем ему было дозволено, мог получить удар кинжалом. Вот почему Франсуа остерегался Федерико. И именно поэтому относился к нему с подчеркнутым уважением.

*

Колену выпало караулить первому, а Франсуа вызвался составить ему компанию. Он ничего не говорил ему о своих подозрениях, опасаясь, что здоровяк решит избавиться от них по-своему: привяжет флорентинца к колесам повозки или засунет ему в глотку бутылку. Тем более что Колен пребывал в дурном настроении. Он ворчал: мол, Шартье еще поплатится за то, как обошелся с ними. Епископ даже не удосужился снабдить их рекомендательным письмом. Если дело примет дурной оборот, монсеньор умоет руки, он, дескать, тут ни при чем. Вийон посмеивался над приятелем: с каких это пор честный разбойник полагается на гарантии викария? Колен только пожимал плечами. Прихлопнув пятерней комара, он послал проклятия небесам и всем святым, затем, прислонившись к скале и заострив кинжалом сучок дерева, принялся ковыряться в зубах. Вийон воспользовался этим недолгим затишьем и попытался успокоить спутника. Он заверил его, что и не собирается следовать указаниям Шартье. Просто еще слишком рано, чтобы действовать. Напрасно Франсуа уверял, что непременно придумает какую-нибудь злую шутку, на это он был мастер. Колен был убежден, что из их поездки не выйдет ничего хорошего. Франсуа простер руки, охватывая широким жестом песок и колючие кустарники, словно призывая их подтвердить его правоту. Ни Шартье, ни Фуст, ни кто-либо другой не будет указывать ему путь, по которому идти, не будет им руководить. Это его земля. Эта страна зовет его. На него возложена совсем другая задача.

Колен, давно привыкший к таким порывам приятеля, особенно когда Франсуа как следует выпьет, молча поднялся и вместо ответа стал шумно мочиться на кусты и на песок. На эту проклятую землю.

Дело близилось к вечеру, когда караван начал взбираться на холм, на вершине которого, прямо под палящим солнцем, громоздился Цфат. Очертания крыш слегка дрожали, придавая городу призрачный вид. Лошади преодолели наконец последний подъем, и копыта застучали по обжигающим камням узких улочек. Не было видно ни постоялого двора, ни кабачка. И ни одной католической души. Вдоль фасадов, выкрашенных в синий и зеленый цвета, чтобы защитить дома от дурного глаза, скользили тени мусульман и евреев, на вид довольно бедных. Мамелюки обходили эти места стороной, здесь им попросту нечем было поживиться. Их отряды рыскали по окрестностям, предпочитая располагаться на ночлег в сельской местности, рядом с водными источниками и крестьянскими хозяйствами. Даже Церковь не удостоила этот убогий городок каким-нибудь монастырем или придорожным распятием. И все-таки это уединенное местечко, столь непохожее на города Востока, отмеченные изобилием и роскошью, дало приют знаменитостям, чье духовное влияние простиралось далеко за моря. Евреи, спасаясь от инквизиции, сходились и съезжались в свои кварталы Севильи или Праги — туда, где могли приобретать тайные знания. Там их уже ждали, чтобы прочесть послание, предписание или толкование, прибывшие из Цфата. Каждое слово впитывалось, подобно живительному снадобью, каждое выражение встречалось аплодисментами, как ловкое сальто акробата. Как будто ученые Святой земли лично прибыли, чтобы прочесть все это, их башмаки еще были покрыты слоем