Братство охотников за книгами - [16]

*

В конце трапезы флорентинец церемонно протянул Франсуа какую-то книгу. От переплета все еще исходил запах квасцов, которые используются при дублении кожи. Его поверхности были обиты посеребренными цветами, из их стеблей выступали золотые тоненькие, аккуратно прочерченные нити. В центре расправляла прозрачные крылья настоящая бабочка, ее контуры были вырезаны прямо на коже переплета. Корешок, отделанный под мрамор, инкрустирован перламутром, выложенным в виде растительного орнамента. Нитки для сшивания книги укреплены кожей саламандры и чешуйками ящерицы. Гладкие навощенные рубчики переплета свидетельствовали о том, что книгу никогда не читали. Франсуа осторожно открыл застежку с тонко вырезанными арабесками. Внутри были совершенно пустые страницы великолепной текстуры, гораздо более мягкие и нежные на ощупь, чем те, что получаются после промывки в чане. Вийон восхищался каждой деталью. В этой работе были задействованы таланты многих искусных мастеров.

— Позвольте преподнести вам ее в дар. Для баллад, которые вы еще не написали.

Застигнутый врасплох Франсуа пробормотал слова благодарности, подозревая, однако, что столь щедрое подношение сделано не бескорыстно. Такой хитрый негоциант, как Федерико, расточает милости не без задней мысли. Разве не так же действовал сам Вийон, чтобы заманить Иоганна Фуста? Что рассчитывает получить от него этот флорентийский торговец, с которым он познакомился всего несколько минут назад?

Увидев смущение Франсуа, Федерико широко ему улыбнулся. Он схватил бутылку; ее изысканная форма, красные печати вокруг горлышка, мелкие пузырьки, что шипели на дне, — все говорило о том, что это исключительный напиток. Ловко выдернув зубами пробку, он налил полные до краев стаканы. Вийон со знанием дела вдохнул аромат, готовясь воздать должное сорту винограда, насыщенному вкусу, бархатистости. Но итальянец поспешно удалился: его окликнул брат Медар, воткнув свой безволосый подбородок между блюдами и стаканами.

На столе при свете масляной лампы мерцали крылья бабочки. Франсуа вновь залюбовался тщательно отделанным переплетом, искусным тиснением — аккуратным и тонким. В своеобразном орнаменте умело соединялись острые очертания насекомого с воздушной округлостью оплетающей их позолоты. Совсем как в той древнееврейской скорописи, порхавшей вокруг герба Медичи.

С потолка свисало паникадило. Брат Медар педантично разложил на аналое толстые тетради и карандаши. Федерико расположился рядом, оставив под ногами драгоценные свертки. Хотя в капелле кроме них никого не было, разговаривали они вполголоса.

— Вы умеете польстить. Мэтр Вийон был растроган. Так вы читали его сочинения?

— Ни единой строчки, мой славный Медар. Я просто знаю, что…

Продолжая писать, карлик забормотал:

— Минутку, прошу вас. В день двенадцатый июня, года одна тысяча четыреста шестьдесят четвертого… раз-ное иму-щест-во… по-лу-че-но от… Федерико… Кастальди… в качестве… наименование товара… Вот. Первое поступление?

— Три манускрипта епископа из Кузы, Николая Кузанского, об устройстве Вселенной. Путем алгебраических вычислений и наблюдений за небом якобы установлено, что, цитирую, terra non est centra mundi[6]… Будто бы в эфире тысячи других звезд и планет. А мы всего лишь песчинка в бескрайнем пространстве.

Брат Медар возмущенно подпрыгнул, чуть не свалившись со своего табурета.

— Разве, вычисляя при помощи счетов, можно постичь тайну Создателя? — проворчал он.

— А вот мой господин Медичи, истинный католик, полагает, что папство погружается в болото догматов. Оно упорно не желает следовать за Аристотелем, страшась поколебать веру, которая упрочивает слепое повиновение паствы. Оно отказывается от ноля, которым пользуются арабы и евреи, не потерявшие, однако, веры в своего Бога.

— Ноль? Ни Пифагору, ни Евклиду не нужна была эта цифра-призрак. Они возвели мир на прочных основаниях, а не на символах, какими пользуются гадалки!

— И чем же пустое, не имеющее значения число может угрожать Всемогущему?

Освободив пять досок с живописью от грубой ткани, в которую они были замотаны, Федерико разложил их на полу, воссоздав картину. Поначалу Медара ничто не встревожило. Он увидел бледные пальцы Мадонны, лицо младенца Иисуса с розовыми щеками, Его увенчанную нимбом голову. На заднем плане посреди сельского пейзажа вырисовывалась каменная колоннада. Можно было различить синеватые излучины реки, теряющейся за невысокими холмами. На удивление четкие, подробно выписанные деревья выделялись на фоне неба с плывущими облаками. На возвышенности, подобно трону, красовался античный мавзолей. Несмотря на ярко-красное платье Мадонны и насыщенные цвета центральной сцены, взгляд, не задерживаясь на главных фигурах, погружался вглубь картины и блуждал среди холмов и долин. Вы испытывали головокружение. Дева Мария и Ее дитя, казалось, сидели совсем близко, но облака и деревья, их чистые и глубокие тона увлекали вдаль, в необыкновенный мир. И вы уже не замечали ни женщины, ни младенца. Они ощущались, как ощущается некое присутствие, но взгляд струился вместе с рекой, его словно поглощали мелкие мазки, которые идеально совмещались с прожилками дерева. Зазоры между панелями были частью этой оптической иллюзии, глаз сам ткал текстуру пространства и света. Религиозная сцена была всего лишь предлогом.