Братская ГЭС - [4]

А разве нет ее?

(И звучат не слишком бодро

голоса:

        «Есть!

                Есть!» -

то ли есть у них свобода,

то ли хочется им есть!)

Мы -

     надсмотрщики.

Мы гуманно грубые.

Мы вас бьем не до смерти,

для вашей пользы, глупые.

Плетками

          по черным

спинам

       рубя,

внушаем:

         «Почетна

работа

       раба».

Что о свободе грезить?

Имеете вы, дурни,

свободу -

          сколько влезет

молчать,

         о чем вы думаете.

Мы - надсмотрщики.

С нас тоже

           пот ручьем.

Рабы,

      вы нас не можете

упрекнуть

          ни в чем.

Мы смотрим настороженно.

Мы псы -

         лишь без намордников.

Но ведь и мы,

              надсмотрщики, -

рабы других надсмотрщиков.

А над рабами стонущими, -

раб Амона он -

надсмотрщик всех надсмотрщиков,

наш бедный фараон.

П и р а м и д а   п р о д о л ж а е т:

Но за рабство рабы не признательны.

Несознательны рабы,

                     несознательны.

Им не жалко надсмотрщиков,

                           рабам,

им не жалко фараона,

                     рабам, -

на себя не хватает жалости.

И проходит стон по рядам,

стон усталости.

ПЕСНЯ РАБОВ

Мы рабы... Мы рабы... Мы рабы...

Как земля, наши руки грубы.

Наши хижины - наши гробы.

Наши спины тверды, как горбы.

Мы животные. Мы для косьбы,

молотьбы, а еще городьбы

пирамид, - возвеличить дабы

фараонов надменные лбы.

Вы смеетесь во время гульбы

среди женщин, вина, похвальбы,

ну а раб - он таскает столбы

и камней пирамидных кубы.

Неужели нет сил для борьбы,

чтоб когда-нибудь встать на дыбы?

Неужели в глазах голытьбы -

предначертанность вечной судьбы

повторять: «Мы рабы... Мы рабы...»?

П и р а м и д а   п р о д о л ж а е т:

А потом рабы восставали,

фараонам за все воздавали,

их швыряли под ноги толп...

А какой из этого толк?

Я,

   египетская пирамида,

говорю тебе,

             Братская ГЭС:

столько в бунтах рабов перебито,

но не вижу я что-то чудес.

Говорят,

          уничтожено рабство...

Не согласна:

             еще мощней

рабство

         всех предрассудков классовых,

рабство денег,

                рабство вещей.

Да,

    цепей старомодных нет,

но другие на людях цепи -

цепи лживой политики,

                      церкви

и бумажные цепи газет.

Вот живет человечек маленький.

Скажем, клерк.

              Собирает он марки.

Он имеет свой домик в рассрочку.

Он имеет жену и дочку.

Он в постели начальство поносит,

ну а утром доклады подносит

изгибаясь, кивает:

                    «Йес...»

Он свободен,

             Братская ГЭС!

Ты жестоко его не суди.

Бедный малый,

              он раб семьи.

Ну а вот

          в президентском кресле

человечек другой,

                   и если,

предположим, он даже не сволочь,

что он сделать хорошего сможет?

Ведь, как трон фараона,

                        без новшеств

кресло -

         в рабстве у собственных ножек.

Ну а ножки -

             те, кто поддерживают

и когда им надо,

                 придерживают.

Президенту надоедает,

что над ним

             чье-то «надо!» витает,

но бороться поздно:

                     в их лести

кулаки увязают,

                как в тесте.

Президент сопит обессиленно:

«Ну их к черту!

                 Все опостылело...»

Гаснут в нем благородные страсти...

Кто он?

        Раб своей собственной власти.

Ты подумай,

            Братская ГЭС,

в скольких людях -

                   забитость,

                              запуганность.

Люди,

      где ваш хваленый прогресс?

Люди,

      люди,

            как вы запутались!

Наблюдаю гранями строгими

и потрескавшимися сфинксами

за великими вашими стройками,

за великими вашими свинствами.

Вижу:

      дух человеческий слаб.

В человеке

           нельзя

                  не извериться.

Человек -

          по природе раб.

Человек

        никогда не изменится.

Нет,

     отказываюсь наотрез

ждать чего-то...

                 Прямо,

                        открыто

говорю это,

           Братская ГЭС,

я, египетская пирамида.

МОНОЛОГ БРАТСКОЙ ГЭС

Пирамида,

         я дочь России,

непонятной тебе земли.

Ее с детства плетьми крестили,

на клочки разрывали,

                     жгли.

Ее душу топтали, топтали,

нанося за ударом удар,

печенеги,

          варяги,

                  татары

и свои -

         пострашнее татар.

И лоснились у воронов перья,

над костьми вырастало былье,

и сложилось на свете поверье

о великом терпенье ее.

Прославлено терпение России.

Оно до героизма доросло.

Ее, как глину, на крови месили,

ну, а она терпела, да и все.

И бурлаку, с плечом, протертым лямкой,

и пахарю, упавшему в степи,

она шептала с материнской лаской

извечное: «Терпи, сынок, терпи...»

Могу понять, как столько лет Россия

терпела голода и холода,

и войн жестоких муки нелюдские,

и тяжесть непосильного труда,

и дармоедов, лживых до предела,

и разное обманное вранье,

но не могу осмыслить: как терпела

она само терпение свое?!

Есть немощное, жалкое терпенье.

В нем полная забитость естества,

в нем рабская покорность, отупенье...

России суть совсем не такова.

Ее терпенье - мужество пророка,

который умудренно терпелив.

Она терпела все...

                   Но лишь до срока,