Брат на брата - [41]
— Будь надежен, княже!
Стражи взяли молодого Кореева за руки.
Он мог бы их обоих отбросить одним махом, но понял, что сопротивляться бесполезно.
— Дашь ты Богу ответ, князь! — сказал он.
— Ладно, ладно, проваливай!
По его знаку юношу увели.
Дядя, действительно, распорядился как следует: по его приказанию племянника посадили в подклеть с одним окошком и толстою дубовою дверью. Туда бросили ему ворох соломы, поставили воды да кусок хлеба.
— Посиди, княжий любимчик! — насмешливо промолвил Епифан Степанович и захлопнул дверь.
Андрей Алексеевич стал узником.
Он кинулся на солому, изнеможенный, разбитый от страшного душевного потрясения.
— Злодеи, злодеи!.. — шептал он.
Сердце было полно скорби и негодования.
По временам ему хотелось кричать, неистовствовать. Он вскакивал, озирался, как пойманный зверь, потом бессильно падал на солому.
— Боже мой, не попусти злодеям свершить злое дело! — воскликнул он, воздев руки.
И, встав на колени, начал молиться.
Он молился долго и горячо. Молился не за себя, а за Русь, за князя Димитрия;
Жарка была его молитва и подействовала на него успокоительно.
В сердце воскресла надежда, почти уверенность, что Бог не допустит торжества «злых изменников».
Утомительно долгие потянулись часы заключения.
Настала ночь, но сон бежал от глаз узника; рассвет, скудно проникавший сквозь оконце, застал его не спящим; он полулежал, подперев рукой голову, в глубокой задумчивости.
В обеденную пору опять ему кинули хлеба, сменили воду; он забыл и думать о пище.
Обошел кругом свою темницу… Толстые стены, дубовая дверь… Нет, не выбраться отсюда…
А у дверей, наверно, еще страж.
Снова смерклось, наступала уже вторая ночь его заключения.
За дверью послышался говор.
— Нашел время! — ворчливо сказал один голос. — На ночь глядя притащился.
— А ежели мне раньше было не свободно? — ответил второй. — А ты должен: у меня княжий пропуск. Вишь, печать!
— Разглядишь в этакой тьме. Да иди, только долго хороводиться не дам.
Послышался звук отодвигаемого затвора. Дверь приоткрылась, и кто-то вошел. Кто — этого сразу разглядеть молодой человек не мог.
— Андрей Лексеич! Сердешный, — сказал посетитель.
Кореев сразу узнал голос Матвеича.
Кинулся к нему и замер в его объятиях.
— Времени вадить нельзя, — зашептал Большерук. — Надевай-кась скорей…
Он снял с себя и накинул на Кореева широкий и длинный мужицкий армяк.
— Роста-то мы одного… Смекаешь… Шапку на… Да дай- кась я тебе бороду прицеплю… Из пакли я сделал, вчера всю ночь сидел… В темноте он не разберет.
Андрей Алексеевич понял, в чем дело.
Сердце его радостно забилось.
Но тотчас же его охватило беспокойство за участь Матвеича.
— А как же ты? Тебе ведь беда будет.
— Э, родненький! Я стар человек, пожил. Коли и казнят — не беда… Тебе еще жить надо, а мне…
— Почто я тебя губить стану? Я не пойду.
А сердце мучительно просило воли.
— Не пойдешь, так я сейчас сторожа придушу и все равно сгину ни за грош, — решительно промолвил старик.
Потом добавил:
— Андрон одвуконь ждет тебя за углом у твоего дома… А твоя казна вот, возьми.
Он сунул ему кошель.
— Ах, Матвеич, родимый, за тебя боязно!
— Не бойся, соколик. Ну, иди с Богом!
Старик закрестил его.
— Скоро, что ли? А то и тебя здесь запру, — послышался окрик сторожа.
Большерук толкнул Кореева к дверям, а сам упал на солому.
Дрожащей рукой схватился юноша за скобу, распахнул дверь и вышел, низко наклонив голову.
Караульный тотчас же запер за ним дверь.
Обман удался.
Не спеша, чтобы не подать подозрения, тяжелой старческой походкой побрел он к своему дому среди сгустившейся темноты.
За углом чуть вырисовывались силуэты двух коней и всадника.
— Андрон! — тихо позвал Кореев.
— Я-сь! — откликнулся всадник.
Сбросить армяк и привязную бороду было делом одной секунды.
«В следующую он был уже в седле.
— Дядька там? — спросил Андрон.
— Там… — ответил Андрей Алексеевич, и голос его дрогнул.
— Помоги ему Господь! Едем!
Выбрались за город единственными открытыми ночью воротами, где их было окликнули.
Андрей Алексеевич ответил, что холопы они боярина Епифана Кореева и посланы им по спешному делу.
Их не стали расспрашивать и пропустили, а лиц в темноте нельзя было разглядеть.
За городом поехали с возможной быстротой.
В душе Кореева было смешанное чувство радости и скорби. Он радовался свободе и печалился о верном Матвеиче. Обман, конечно, не замедлил открыться. Страж, принесший по обыкновению, воды и хлеба, тотчас же узнал подмену.
Узнав о побеге узника, Олег пришел в ярость. За Андреем Алексеевичем была послана погоня, но не имела успеха.
Участь Матвеича была решена князем коротко:
— Казнить!..
Старик был безмятежно спокоен, когда его вели на казнь.
Он помолился, поклонился на все стороны и сам положил на плаху седую голову.
Сверкнул топор. Раздался глухой удар.
И верного раба не стало.
XVIII. За веру и свободу
Страшное бедствие грозило Руси.
Надвигалось новое Батыево нашествие, усугубленное еще нападением Литвы.
Вся Русь всколыхнулась от мала до велика,
У всех на устах было:
— Хан Мамай идет воевать Русь с силой несметной!
И сила его, действительно, была несметна.
Он, злобясь на московского князя за его «непослушание», за его смелость противостоять татарам с оружием в руках, когда они вторгались в русские пределы, и побеждать их, долго готовился к нашествию. Он хотел одним ударом решить судьбу великого княжества Московского, могущество которого росло не по дням, а по часам.
Романы Н. Алексеева «Лжецаревич» и В. Тумасова «Лихолетье» посвящены одному из поворотных этапов отечественной истории — Смутному времени. Центральной фигурой произведений является Лжедмитрий I, загадочная и трагическая личность XVII века.
Исторический роман о крымских набегах на Московию во времена Иоанна Грозного.
Сын опального боярина по несчастной случайности попал в Венецию и вырос вдали от дома. Но зов родины превозмог заморские соблазны, и Марк вернулся в Московию, чтоб быть свидетелем последних дней Иоанна Грозного, воцарения Феодора, смерти Димитрия…
Николай Николаевич Алексеев (1871–1905) — писатель, выходец из дворян Петербургской губернии; сын штабс-капитана. Окончил петербургскую Введенскую гимназию. Учился на юридическом факультете Петербургского университета. Всю жизнь бедствовал, периодически зарабатывая репетиторством и литературным трудом. Покончил жизнь самоубийством. В 1896 г. в газете «Биржевые ведомости» опубликовал первую повесть «Среди бед и напастей». В дальнейшем печатался в журналах «Живописное обозрение», «Беседа», «Исторический вестник», «Новый мир», «Русский паломник».
Алексеев Николай Николаевич (1871-1905), прозаик.Из дворян Петербургской губернии, сын штабс-капитана. Всю жизнь бедствовал, занимался репетиторством, зарабатывал литературным трудом. Покончил жизнь самоубийством.Его исторические рассказы, очерки, повести, романы печатались во многих журналах («Беседа», «Новый мир», «Живописное обозрение» и др.), выходили отдельными изданиями и были очень популярны.Освещение событий разных периодов русской истории сочетается в его произведениях с мелодраматическими сюжетными линиями, с любовной интригой, с бушующими страстями.…
В романе «Лжецаревич» рассказывается об одном из самых трагических периодов русской истории — Смутном времени и о самой загадочной фигуре той эпохи — Лжедмитрии I.
«Он был славным, добрым человеком, этот доктор Аладар Фюрст. И он первым пал в этой большой войне от рук врага, всемирного врага. Никто не знает об этом первом бойце, павшем смертью храбрых, и он не получит медали за отвагу. А это ведь нечто большее, чем просто гибель на войне…».
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.