Брат и сестра - [69]

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Может быть, труднее всех в тот вечер, когда происходило собрание, было Ярославу Хромову. Весь день он оставался один дома, до той минуты, пока не возвратилась с работы мать.

К пианино он не подходил, не мог прикоснуться к клавишам, точно он был теперь недостоин этого. Ему было тяжело. Он знал, что как раз сейчас, в эти минуты, его товарищи собрались в школе. О чем они там говорят, о чем спорят? Что бы там у них сейчас ни происходило, им хорошо — они все вместе. А он — один, он не имеет права присутствовать на собрании, потому что он не комсомолец. А теперь, после того, что он сделал, разве может быть речь о том, чтобы рассматривать его заявление о приеме в комсомол? И потом, кто дал бы теперь ему рекомендацию? Зоя презирает его…

А, в сущности, что он сделал?

В ту минуту, когда он выпил вино, ему и в голову не могло прийти, что он совершает отвратительный поступок, — для него тогда это была просто пустяковая шутка, сделанная на ходу. После уроков Ярослав вместе с Симоновым и Космодемьянским на пятнадцать минут зашел в физкультурный зал и здорово поупражнялся на параллельных брусьях. Это его так разогрело и взбудоражило, что обратно он уже не мог спокойно идти по коридору — бежал. Заскочил на минуту в класс за портфелем, и как раз в это время Шварц подавал Терпачеву стакан, принесенный с площадки из-под бачка с кипяченой водой.

Шварц сказал:

— Придется поделиться с Ярославом.

Очевидно, он боялся, как бы Ярослав их не выдал.

Терпачев в ответ съязвил:

— Что ты! Ведь мама поит Ярку одним парным молоком. А вино грех пить, вино пьют только гадкие дети.

Ярослав рассмеялся, выхватил на ходу из рук Терпачева полный стакан и, слегка расплескав вино, залпом его осушил.

Ему хотелось сбить спесь с этого задавалы Терпачева. О последствиях своего поступка Ярослав в ту минуту не думал. У них с Терпачевым давно уже было соперничество, для Ярослава даже, может быть, и неосознанное: и тот и другой выступали в школьном зрительном зале, и хотя один из них был «артист», а другой «музыкант» и обоим хватало на сцене места, все же в отношении Терпачева к Ярославу всегда чувствовалась ревность. А Ярослава раздражало постоянное стремление Терпачева к первым ролям — в равной мере и на сцене, и за партой, и в школьном коридоре — всюду.

И вот теперь история с вином… Думал осадить Терпачева, сбить с него спесь, а на деле оказался в его же компании. Ярослав вспомнил, как Зоя в саду обошла вокруг него, точно боялась запачкаться. Значит, действительно, он пал в ее глазах. Неужели это бесповоротно и навсегда?

Ярослав любил музыку, он привык слышать ее с детства: под музыку он засыпал, с нею он поднимался по утрам. В семье все играли на рояле: очень хорошо играла мать, отец в юности регулярно занимался музыкой, теперь он многое забыл, но свои любимые вещи до сих пор играл наизусть; старший брат Ярослава тоже играл неплохо. Всеми было признано, что лучше всех играет Ярослав. Но родители никогда не внушали ему мысли отдаться музыке целиком, и ему самому никогда не приходило в голову делать из музыки профессию.

Настоящим призванием Ярослава была геология. Он полюбил ее с давних пор. В шестом классе он твердо решил, что пойдет в университет, на геологический. Дома давно уже разгадали истинную страсть Ярослава и все ее поощряли. В прошлом году живущая на Урале бабушка Ярослава, мать его отца, семидесятилетняя преподавательница географии, подарила ему замечательную коллекцию образцов геологических пород. Чего здесь только не было!

Но его интересовали не породы сами по себе, а их роль в истории Земли. Любимой книгой в этом году была для Ярослава подаренная отцом ко дню рождения — «Настоящее и прошлое Земли», составленная Агафоновым. Здесь все в равной мере интересовало Ярослава и не один раз было им перечитано.

Какой именно раздел геологии будет его специальностью — решить он, конечно, не мог сейчас — все было необыкновенно интересно: начиная от самого общего — формы и величины Земли, ее веса и физического состояния на различных глубинах от поверхности, и кончая микроскопическими исследованиями горных пород. Историческая геология тоже его увлекала: как поэзия, звучал один лишь перечень глав в книге: «Подразделение первобытной эры на архейский и альгонкский периоды»; «Расчленение финских архейских пластов на ярусы»; «Богатство докембрийских отложений металлическими рудами»; «Антрацит и каменный уголь»; «Нефть и ее вероятное происхождение»…

Он взглянул на коллекцию — она с трудом размещалась на трех полках, висевших у него над столом, — и ему стало неприятно, что на чудесных камнях так много пыли. Ярослав принес из кухни смоченную в воде тряпочку и принялся обтирать камень за камнем. И вот из-под пыли с прежней яркостью обнажился чудесный рисунок слоев на полированной пластинке малахита, снова засверкали холодные, как льдинки, кристаллы горного хрусталя; открылись из-под пыли кровавые зернышки марганцева шпата, перепутанные, как в головоломке, и спаянные вместе палочки сурьмяной руды…

Приведя в порядок коллекцию, Ярослав размечтался: он так изучит нашу Землю, ее историю и законы образования горных пород, так тщательно изучит условия возникновения полезных ископаемых, что сумеет создать совершенно новый метод горной разведки. Это даст ему возможность открыть для нашей страны неисчислимые сокровища, совершенно новые горные породы, добыча которых сказочно убыстрит построение коммунизма. Вот когда Зоя поймет, что история с бутылкой была глупой, смешной случайностью и что Ярослав не тряпка какая-нибудь, он — настоящий человек с железной силой воли!