Брат и сестра - [26]

Шрифт
Интервал

— Что ты хочешь, чтобы я сыграл?

— То, что ты больше всего любишь. В общем, на твой выбор, — ты же все играешь хорошо.

— Попробую, — ответил Ярослав, — только не принимай это как согласие с твоей оценкой «хорошо».

От первых же музыкальных фраз, многоголосых аккордов, которые с большой силой, энергично, ни секунды не колеблясь, вырвал своими руками из рояля Ярослав, у Зои по спине прошел легкий холодок озноба и почему-то стало трудно смотреть широко раскрытыми глазами, захотелось их сузить. Как будто бы Ярослав нарочно захватил Зою врасплох, поймал на месте и теперь уж не выпустит, пока не заставит ее выслушать до конца какую-то мучительную историю, в которой он целиком замешан и безусловно виноват; и он просит ее выслушать до конца, не произносить пока ни единого слова и уж потом произнести над ним неизбежный приговор, ее дело — какой, но он верит, что приговор будет справедливый.

Сначала это был поток музыки, всеобщее сплошное звучание, захватывающее душу и подчиняющее волю, всеобъемлющий порыв, как вихрь бури, проходящей по вершинам леса, когда в мощном гуле не слышно лепета отдельных листьев.

«Вероятно, это и есть вдохновение», — подумала Зоя. И Ярослав передал ей частицу своего состояния. У Зои возникло чувство благодарности к Ярославу.

Потом в хаосе звуков, в ропоте листвы качали выделяться отдельные голоса, появилась основная тема, перед глазами начали возникать отдельные картины. Настойчиво звучала одна и та же вопрошающая музыкальная фраза. Но ответа на мучительный вопрос не было.

Получалось так, словно Ярослав пробился, прорвался сквозь все заслоны и преграды, проломал для себя тропу в непроходимой чаще, дотянулся до заколоченной двери и рвет ее руками, чтобы открыть, переступить через порог и кого-то спасти, искупить свою ужасную вину. Но не хватает сил — дверь закрыта. И все начинается сначала, и опять звучит вопрошающая музыкальная фраза.

Да, это вдохновение!

Почему же Ярослав с такой силой откровенного признания никогда не играл на концертах? Почему? Значит, все это только для нее, для Зои? Да?

Когда он окончил, Зоя вздохнула с облегчением. Ей захотелось узнать: так ли она понимала то, что он играл, и совпадает ли ее ощущение музыки с тем, что переживал Ярослав. Поколебавшись немного, она решила его спросить:

— Скажи, о чем ты думал, когда играл, какое чувство вызывает у тебя музыка?

Ярослав нахмурился и медленно опустил на клавиатуру крышку. Казалось, он обдумывает трудный вопрос и не находит необходимых слов. Желая помочь ему, Зоя сказала:

— По-моему, ты никогда еще так хорошо не играл, как сегодня!

Не обращая никакого внимания на похвалу, Ярослав проговорил:

— Отвечу тебе словами Шумана: «Лучший способ говорить о музыке — это молчать о ней…»

Зое стало обидно, однако она преодолела в себе это чувство и задала Ярославу еще вопрос:

— Скажи, Ярослав, ты не хотел бы стать музыкантом на всю жизнь?

Ярослав ничего не ответил и начал играть новую вещь; потом он сразу оборвал игру, резко убрав руки с клавишей к себе на колени, и сказал, усмехнувшись:

— Чудаковатая ты, Зоя… Представь себе: вот ты идешь по лесу и рвешь, собираешь свои любимые цветы, а в это время кто-нибудь подойдет и спросит тебя: «Зоя, ты твердо решила всю жизнь собирать цветы?»

Зоя выпрямилась около рояля, пожала плечами и, сузив глаза, тоже усмехнулась:

— Я спросила очень просто, а ты отвечаешь с какой-то кокетливой загадочностью. Если бы мне хотелось тебя подразнить, я бы сказала, что ты, вероятно, в кого-нибудь влюблен.

— Нет уж, давай лучше я тебя буду дразнить, — сказал Ярослав и сильно покраснел. Чтобы скрыть смущение, он опустил крышку на клавиатуру и встал, шумно отодвинув стул. — Раз уж ты заговорила первая о таких делах, раз уж ты такой знаток в подобных вопросах, скажи мне: что такое любовь?

Зое стало неприятно, что она сама дала повод перейти на такой тон, и она с досадою проговорила:

— Посмотри в энциклопедическом словаре на букву «л», если тебя так интересуют эти проблемы.

— Глупая ты, Зойка, — продолжал донимать ее Ярослав, — неужели ты в самом деле твердо уверена в том, что любовь начинается с буквы «л»?

Зоя внезапно расхохоталась. Она смеялась долго и, что называется, от всей души. Тотчас же со сцены брызнул яркий свет. Это Терпачев раздвинул занавес и, просунув свою голову, закричал:

— Кто ржет здесь как сумасшедший? — хотя он сразу узнал искренний, неудержимый смех Зои. — Ведь мы же ведем репетицию, как вы не можете этого понять?! Из-за вас придется начинать этюд сначала.

Зоя зажала рот ладонью и, схватив свободной рукой Ярослава за рукав, потащила его из зала в коридор. Мать Пети Симонова сказала Терпачеву:

— Ты тоже не очень кричи, кавалер! Лучше убавь света, — сколько раз просить надо?!

Терпачев что-то там еще кричал и, топая ногами по дощатому полу сцены, кому-то грозил. Но Зоя уже закрыла за собою дверь и сказала Ярославу в коридоре полушутя, полусерьезно:

— С сегодняшнего дня я прекращаю с тобой занятия.

Ярослав спросил:

— Почему?

— Если после стольких диктантов ты до сих пор не усвоил, с какой буквы какое слово пишется, то здесь одно из двух: или я бездарный педагог, или ты совсем не о том думаешь, не тем занимаешься, чем всем нам следует заниматься в школе.


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.