Бракосочетание Рая и Ада. Избранные стихотворения и поэмы - [9]

Когда повстречаются две целомудренных девы.

Но сперва короля и попа стреножьте веревкой

                                                единой,

Чтобы встретилась дева невинная с девой

                                                невинной.

ДЕНЬ Перевод В. Потаповой

     Восходит солнце на востоке.

     Кровь, злато — вот его наряд!

     Вокруг вскипает гнев жестокий.

     Мечи и копья там горят.

Венец его и знаки царской власти —

Огни войны, воинственные страсти.

ТЕМЗА И ОГАЙО [4] Перевод В. Потаповой

Чем обязан я вам, — если с Темзы вы родом, —

И коварным, отмеченным Хартией, водам?

Разве должен терять я присутствие духа

От всего, что вдувает наушник мне в ухо?

Берегов этих лживых я был уроженцем

И в бесчестных волнах искупался младенцем.

Смой, Огайо, с меня эту мутную воду!

Я родился рабом, но познаю свободу.

«ПЛАМЕНЬ ВОЛОС И РУМЯНУЮ ПЛОТЬ…» Перевод В. Потаповой

Пламень волос и румяную плоть

Песком Воздержанье заносит.

Утоленных желаний цветущая ветвь

На сыпучем песке плодоносит.

«СХВАТИВ ЗА ВИХОР ПРЕЖДЕ ВРЕМЕНИ СЛУЧАЙ…» Перевод В. Потаповой

Схватив за вихор прежде времени случай,

Заплачешь слезами раскаянья.

Но, миг проморгав подходящий, — не мучай

Себя: нет причин для отчаянья.

«ЛЕНОСТЬ И ОБМАН БЛАЖЕННЫЙ…» Перевод В. Потаповой

Леность и обман блаженный —

Красоты наряд бесценный.

«ДВЕРИ НАСТЕЖЬ, ПАРИЖСКИЕ БОРДЕЛИ!..» Перевод В. Топорова

«Двери настежь, парижские бордели!

Пусть зараза по городу летит,

С голытьбою обвенчана судьбою», —

Королева Франции велит.

Король со златого ложа слетел,

То услыхав, чего знать не хотел:

«Вставай, народ, труба зовет,

Не то все до крошки Голод сожрет!»

И вот Король дал великий обет:

«Приязни в кровавых казнях нет,

Но бунтовщикам я воли не дам —

На плаху полягут ко всем чертям!»

И вот Не Породивший Сына отец[5]

Съел, рыгнул и раскашлялся под конец:

«Обожаю войны, повешения, четвертования,

Смакую каждый кусок страдания.

Набили оскомину благодарственные завывания,

Предпочитаю выслушивать поношения

И выкушивать многотысячные

жертвоприношения!»

Шар Земной Антуанетта взяла, —

Зараза из платья ее плыла.

К земле клонилась наша добрая Королева

Лизоблюдами отягощенное древо.

Увидел верный Лафайет[6]

Жест властный Короля —

И голод Францию объял,

И вымерли поля.

Услышал верный Лафайет

Антуанетты смех —

Зараза вспыхнула в стране,

Затронув вся и всех.

Увидел верный Лафайет

В цепях сию Чету —

И с тихим плачем стал не Палач им,

А Сторож на посту.

Ты был менялой, Лафайет,

Но барыши пропали:

Ты сострадания слезу

Променял на слезы печали.

Кто променяет свой очаг

На черный чужой порог?

Кто променяет пшеничный хлеб

На тюремный замок?

Кто ж пожалеет ураган

И ливневый поток?

Кто ж променяет свое дитя

На пса, что в пути промок?

ИЗ «МАНУСКРИПТА РОССЕТТИ» (1800–1803)

СПЕКТР И ЭМАНАЦИЯ [7] Перевод В. Топорова

Мой Спектр опричь меня кружит,

Как хищник, жертву сторожит,

А Эманация моя,

Рыдая, бросила меня.

«Во мраке бездны безысходной,

Свершая грех непервородный,

Блуждаем и рыдаем мы —

Тебя мой Спектр ждет в царстве тьмы.

Твой след — куда ты ни пошла бы, —

Через ущелья и ухабы, —

Отыщет он, сквозь град и снег.

Когда ж вернешься ты навек?

Не та ли ты, что гнев с презреньем

Воздвигла над моим смиреньем,

Не та ли, что сожгла слезми

Мои игралища с людьми?

Не ты ли семь моих любовей

Похоронила в море крови?

Не ты ль велишь, чтоб я забыл

Семь приснопамятных могил?

Еще семь раз любил я, зная,

Что ждет любовь земля сырая,

И семь других в полночном сне

Скользнули с факелом ко мне.

И семь с великою душою,

Наивозлюбленнейших мною,

Лозой увили мне чело,

Не ставя Зло твое во зло.

Когда ж вернешься ты, чтоб всех

Их воскресить, избыв свой грех?

Когда ж вернешься ты, меня

Как я прощаю — не казня?»

(«Мои грехи тебе мешают,

А собственные — не смущают?

К моим — презренье беспредельное,

Своим — поешь ты колыбельную».)

(«Что за грех, что мной свершен,

Тобою не предвосхищен?

Шлюх ты шлешь мне на подмену —

Знаешь собственную цену».)

«Не вернусь я, ибо пеней

Должен быть триумф — не мене!

Коль тебя переживу —

Будет повод к торжеству!

Небо, Землю и Геенну

Не объять тебе, смятенный.

Полечу куда смелей

Провозвестницей твоей!»

(«Бедный, жалкий, беспомощный

Спутник мой во тьме полночной,

За тебя я, как в оковах,

Вся в слезах своих свинцовых».)

«Тщетно к вечности взываю

Я, пока не поломаю

Адский лес сухой хвои, —

Путы женские твои.

Я распну тебя на скалах,

Чтоб не зреть в твоих оскалах

Зла, ни жалости к себе,

Ни презрения к судьбе.

Или я создам другое

Нечто, сходное с тобою,

Адский лес сухой хвои —

Иль вступи на путь Любви.

И, отринув бессердечность,

Обретем в согласье Вечность —

Ведь Спасителем дана

Мера Хлеба и Вина».

«КЛОПШТОК АНГЛИЮ ХУЛИЛ КАК ХОТЕЛ…» Перевод В. Топорова

Клопшток[8] Англию хулил как хотел,

Но тут как раз Вильям Блейк подоспел;

Ибо Не Породивший Сына отец

…рыгнул и раскашлялся под конец;

Священная затрепетала семейка

От заклятья, разбудившего Британского Блейка.

Вильям Блейк восседал орлом

В окрестностях Лондона, под топольком.

Не усидев на насиженном месте —

Куча осталась на этом месте, —

Трижды он обернулся на месте,

Что было началом священной мести.

Кровью налилась при виде этого Луна,

Звезды повалились, как хватив вина,

И девятикратной площадною бранью

Отозвалось чертей Кромешное Собранье.