Бракосочетание Рая и Ада. Избранные стихотворения и поэмы - [19]

                                        цветущие горы.

Горы больные! Стенают в ответ королевской тоске

                                         вертограды.

Туча во взоре его. Неккер,[34] встань! Наступило

                                         зловещее утро.

Пять тысяч лет мы проспали.[35] Я встал, но душа

                                         пребывает во дреме;

Вижу в окне, как седыми старухами стали

                                         французские горы.

Жалкий, за Неккера держится, входит Король

                                         в зал Большого Совета.

Горы тенистые громом, леса тихим граяньем

                                         стонут во страхе.

Туча пророческих изобличений нависла над

                                         крышей дворцовой.

Сорок мужей,[36] заточенных печалью в темницу

                                         души королевской,

Как праотцы наши — в сумерках вечных, обстали

                                         больного владыку,

Францию перекричать обреченно пытаясь,

                                         воззвавшую к туче.

Ибо плебеи уже собрались в Зале Наций.

      Страна содрогнулась!

Небо французское недоуменно дрожит вкруг

                                         растерянных.

      Темень

Первовремен потрясает Париж, сотрясает

                                         Бастилии стены;

Страж и Правитель во мгле наблюдают, страшась,

                                         нарастающий ужас;

Тысяча верных солдат дышит тучей кровавой

                                         Порядка и Власти;

Черной печалью Чумленный зарыскал, как лев,

                                         по чудовищным тюрьмам,

Рык его слышен и в Лувре,[37] не гаснет, под ветром

                                         судилища факел;

Мощные мышцы трудя, он петляет, огнем опаляет

                                         Законы,

Характер черною кровью заветов, кровавой чумою

                                         охвачен,

Силясь порвать все тесней и больней его тело

                                         щемящие цепи,

Полупридушенным волком, к жильцам Семи

                                         Башен взывая, хрипит он.

В Башне по имени Ужас был узник за руки,

                                         и ноги, и шею

С камнем повенчан цепями; Змий в душу заполз

                                         и запрятался в сердце,

Света страшась, как в расщелине скальной, —

                                         пророчество стало Пророку

Вечным проклятьем. А в Башне по имени Тьма

                                         был одет кандалами

(Звенья ковались все мельче, ведь плоть уступала

                                         железу — и жало

Голую кость) королевич Железная Маска — Лев

                                         Вечный в неволе.

В Башне по имени Зверство скелет, отягченный

                                         цепями, простерся,

Дожелта выгрызен Вечным Червем за отказ

                                         оправдать преступленья.

В Башне по имени Церковь невинности мстили,

                                         которая скверне

Не покорилась: ножом пресекла растлевающий

                                         натиск прелата, —

Ныне, как хищные птицы, терзали ей тело

                                         Семь Пыток Геенны.

В Башне по имени Правопорядок в нору с детский

                                         гроб втиснут старец.

Вся заросла, как лианами мелкое море,

                                         седой бородою

Камера, где в хлад ночной и в дневную жару слизь

                                         давнишнего страха

Считывал он со стены в письменах паутины —

                                         сосед скорпионов,

Змей и червей, равнодушно вдыхавших мученьем

                                         загаженный воздух:

Он по велению совести с кафедры в граде Париже

                                         померкшим

Душам вещал чудеса. Заточен был силач, палачом

                                         ослепленный,

В Башне по имени Рок — отсекли ему руки

                                         и ноги, сковали

Цепью, ниспущенной сверху, середку, — и только

                                         провидческой силой

Он ощущал, что отчаянье — рядом, отчаянье

                                         ползает вечно,

Как человек — на локтях и коленях… А был —

                                         фаворит фаворита.

Ну, а в седьмой, самой мерзостной, Башне,

                                         которая названа Божьей,

Плоть о железа содрав, год за годом метался

                                         по кругу безумец,

Тщетно к Свободе взывая — на том он ума

                                         и лишился, — и глухо

Волны Безумья и Хаоса бились о берег души;

                                         был виновен

Он в оскорбленье величества, памятном в Лувре

                                         и слышном в Версале.

Дрогнули стены темниц, и из трещин

                                         послышались пробные кличи.

Смолкли. Послышался смех. Смолк и он.

                                 Начал свет полыхать возле башен.