Браки по расчету - [76]

Еще одна идея, подумала Валентина. Кролик, на сей раз шелковый, с тутовым листком в зубах, гоп! — выскочил из головы Борна, побежал по столу; а как бежал мимо Лизиной тарелки, та, злая, возьми и клюнь его вилкой в голову! Синие глаза Валентины смеялись, и Борн с восхищением заметил, что теща сегодня великолепна, вся она будто светится и цветет. И понравился ли ей новый член их общества, этот интересный молодой герой?

Конечно, не было никакого умысла в том, что Борн связал свой комплимент Валентине с упоминанием о Недобыле, но краска бросилась ей в лицо. Она украдкой метнула взор на дочь — не заметила ли чего, — но Лиза, опять приуныв, опустив глаза, горбилась над тарелкой и ковыряла вилкой еду.

— По всему видать, приличный молодой человек этот Недобыл, только, думаю, немного пыль в глаза пускает, — ответила Валентина Борну.

И, довольная возражением зятя — тот сказал, что Шарлих, человек, без сомнения, разбирающийся в людях и в жизни, поручился за Недобыла, да и на него, на Борна, юноша произвел самое приятное впечатление — опасаясь выдать свою шалую тайну, Валентина перевела речь на другое: спросила, как дела.

Борн увлеченно заговорил о новом товаре, который сегодня с большим успехом пущен в продажу, о прозрачном китайском фарфоре, потом о новой своей идее, уже оправдавшей себя: он повесил на двери конторы ящик для писем, с надписью «Ч. П.», что означает «частная переписка», но может означать и «частные предложения». Ящик предназначается для того, чтобы служащие опускали в него свои письменные предложения или жалобы…

А Лизу между тем душили слезы, они поднимались к горлу, готовые перелиться через край. Я ничто, а она все, — думала молодая женщина. — Как будто меня и нет за столом, как будто я одета турчанкой, а на голову напялила пагоду из бамбука — опять он на меня не глядит, обронит два-три похвальных слова, а разговаривает только с ней да с ней! Другие женщины, когда они ревнуют, бегут к матери, а к кому мне, бедной, бежать, если я к ней-то и ревную? — С какой радостью надевала новое желтое платье, как ждала, что муж восхитится, как приятно было думать, что теперь, замужней дамой, я не завишу больше от гиацинтовых пристрастий мачехи, от розовых тонов, бледнящих меня, и могу одеваться по собственному вкусу. А он — ничего, только и сказал, что «чайная роза», вот маменька, разумеется, махровая. Разве это прилично? Он такой бонтонный, такой обходительный, но какой же это бонтон, какое обхождение, когда он за столом только с одной женщиной разговаривает, а с другой, да к тому же с собственной женой, словечком не перемолвится? Почему он тогда на ней не женился, когда она ему больше нравится?

А разговор о делах становился все оживленнее, и бедная Лиза никак не могла бы вклиниться в него, даже если б и знала, о чем говорить. Валентина вытащила из-под плюшевой скатерти, поверх которой была накрыта белая, вырезку из венского иллюстрированного журнала — она читала его сегодня, когда ждала с Лизой у портнихи, и наткнулась там на заметку, которая, она сразу подумала, заинтересует Борна; вот она и вырезала и спрятала ее. В заметке говорится о новом английском изобретении, о швейных машинах, будто бы на них в сто раз быстрее можно шить, чем на руках. Она и подумала, что Еник может заинтересоваться, ведь он все время ищет новые товары, новые артикулы, как это у них называется.

Валентина подала заметку Борну, тот начал читать, то поднимая, то опуская бровь, то морща лоб, то распуская морщины. Закончив чтение, он посмотрел с улыбкой на Валентину, потом сказал:

— Маменька, у вас коммерческий талант! Как жаль, что родились вы под женским чепцом!

— Думаете, что-нибудь получится? — спросила Валентина. — Я ведь ни за что не ручаюсь, может, и ни к чему все это, — не представляю я, как это машина заменит честный ручной труд…

На это Борн возразил, что ведь и о железных дорогах раньше твердили, что они ни к чему, никакая машина не заменит хорошую конную упряжку, — а вон как дело оборачивается. Всякое новое изобретение принимают с недоверием; помните, и его магазину предсказывали ведь бесславный конец? Он, Борн, взял себе за правило никогда ничего не осуждать, ни от чего не отмахиваться, пока не проверит лично, на собственном опыте. И если существует то, что называют инстинктом, а по-нашему — нюхом, то этот самый нюх подсказывает Борну, что швейные машины, открытые Валентиной, могут произвести… что могут произвести? Переворот — слишком сильное слово, скажем «прогресс»; большой будет прогресс, если на самом деле избавить женщин от кропотливой и утомительной работы — так утверждает заметка; и огромный успех и слава выпадет на его, Борна, долю, если он первым в Праге пустит в продажу английские машины. Поэтому завтра с утра, как только он придет в магазин, он тотчас сядет и напишет в Лондон письмо на лучшем своем английском языке. Это будет его первое письмо в ту страну.

— Я тоже читала эту заметку у портнихи, — начала было Лиза, желая разделить мачехин успех, но только она выговорила эти слова, как уже пожалела о них, поняв, что они выставляют ее не в лучшем свете. И Валентина посмотрела на нее недовольно, как уже не раз за этот вечер. Борн погладил жену по руке.