Браки по расчету - [54]

Вот как выглядел Коловратов проспект или улица Пршиконы до тех самых пор, когда близ Пороховой башни, в самом отдаленном конце этой окраинной — с торговой точки зрения — улицы, в массивном здании казарменного стиля арендовал просторное торговое помещение никому не известный делец Ян Борн.

Помещение это по большей части пустовало, так как было чересчур велико, да и место жалкого вечернего гулянья — а как мы уже сказали, главное пражское корсо находилось на городских стенах — не достигало Пороховой башни: окрестности этого почтенного архитектурного памятника издревле слыли местом скопления веселых женщин.

Названный Борн, по утверждениям некоторых любопытных — американец чешского происхождения, по другим сведениям — венский чех, явно не знал, что делал, собираясь бросить якорь в этих местах и арендовав для своего предприятия весь первый этаж огромного здания, тянувшегося по Коловратову проспекту до самой Целетной улицы, что за Пороховой башней, — с двором, со складами и просторными подвалами. И лавочники в бисерных шапочках злорадно поглядывали издали на то, как целый полк плотников и полировщиков, стекольщиков и жестянщиков, маляров и паркетчиков старается придать блеск угрюмым запущенным стенам, где, без сомнения, до сей поры бродил дух злополучного кондитера, который пять лет назад обосновался было в одном из этих торговых помещений, но до странности скоро, месяца через три, взял да повесился.

Однако предсказания не сбылись: Борн принялся за дело очень ловко и энергично, и заведение его, открытое в начале октября того же шестьдесят второго года, когда начали ходить поезда на новой линии Прага — Пльзень, имело неслыханный, из ряда вон выходящий успех.

Причиной этого успеха явились две удачных идеи самого Борна. Первая заключалась в том, что, хотя в Праге и не было своей Кернтнерштрассе, Борн обставил свой магазин по образцу самых роскошных магазинов роскошной Вены, а это сильно польстило самолюбию пражских провинциалов. Расположенный неподалеку, в Целетной улице, галантерейный магазин «Zur Stadt Paris»[19], который до тех пор считался самым элегантным заведением в Праге, выглядел жалким рядом с предприятием Борна. А ведь то был немецкий магазин, меж тем как Борн поставил дело — и в этом состояла вторая, еще более удачная его мысль — на вызывающе-патриотический, славянский манер.

Торжественное освящение магазина было назначено на понедельник, но уже в воскресенье все было готово, пражане продлили маршрут своих прогулок до заново отделанного фасада с тремя большими, сверкающими бронзой и серебром, витринами, имеющими по сторонам вертикальные, а поверху — горизонтальные вывески. Вертикальных было четыре, горизонтальных — две. На нижней из двух горизонтальных вывесок красовалось название фирмы: «ЯН БОРН», по верхней бежала огромная надпись русскими буквами и по-русски:

ГАЛАНТЕРЕЙНЫЕ ТОВАРЫ

А так как пражане по-русски читать не умели, то смысл этих двух слов пояснялся на чешском языке на одном из вертикальных щитов, причем с большими подробностями:

Склад разнообразных изделий для тонкого вкуса

и прекраснейшие драгоценные украшения, а также все

красивые и полезные предметы домашнего обихода

Тот же, только слегка сокращенный, текст был изображен на другом щите по-польски.

Следующая вертикальная вывеска — чтоб власти не придрались — была отведена под немецкую надпись, которая строго официально извещала о продаже несгораемых шкафов; об «изделиях для тонкого вкуса» или о «прекраснейших драгоценных украшениях» здесь, на немецкой вывеске, не упоминалось ни словечком. Что бы это значило? Что хотел этим сказать поэт — а Ян Борн по-своему был поэтом? Тот, кто знал Яна Борна достаточно близко, чтобы уловить сложный ход его мыслей и мыслишек, мог бы догадаться, что этот ярый патриот желал таким способом выразить национально-классовую дифференциацию: несгораемые шкафы могут в Праге понадобиться только немцам, так как чехи, угнетенный и обойденный народ, — люди бедные. Таков был, вероятно, скрытый смысл немецкой надписи, украшавшей прославянское заведение Борна. Мысль эта, правда, была не совсем верна, точнее — уже не была верна в тот год; но она била в цель.

Но это не все. Многозначительности фирменных вывесок Борна придавал известный космополитический нюанс последний щит, шестой по счету, исписанный французскими и английскими словами. Французский текст был по-французски легконог, можно сказать — фриволен: не о сейфах, не о полезных предметах домашнего обихода упоминал он, а лишь о духах и туалетных принадлежностях. Английская же надпись была загадочна. Борн составил ее сам, без помощи специалиста, а так как знал он большинство европейских языков, но все — неглубоко, то и надпись, сработанная им при помощи словаря, лишь походила на английскую:

                                                                                                 Exportation at Bohemian

                                                                                                 Manufacturies the World.

Что сие означало, кто кому и что экспортировал, трудно было понять. Многозначительным, однако, являлось последнее словечко, the World, то есть мир, даже более того — английский мир, а это уж, милые мои, самый что ни на есть настоящий мир. Пусть зажатый где-то около Пороховой башни, в дальнем конце Коловратова проспекта, захолустной улицы захолустного города Праги, — коммерсант Ян Борн собирался завоевывать мир, он стремился к мировым масштабам, тянулся к мировой известности. Вот что означало последнее словечко английской маловразумительной надписи.