Браки по расчету - [49]

Старый Недобыл все еще качал головой.

— Ах, разбойник, ах, разбойник! И ты, конечно, ничего подходящего не нашел!

— Попадалось кое-что, но все не то, что надо. Наконец я понял, что пошел не по той дороге, когда задумал просто спасти деньги: нет, вместо этого надо стараться еще заработать, удвоить, утроить ваш капитал…

— А ну тебя! — вспылил отец и плюнул на черный пол.

— И вот я вспомнил, что видел в Вене, — не смутясь, продолжал Мартин. — Вена окружена стенами, как Прага, вернее, была окружена, потому что когда я там служил в солдатах, стены уже начали сносить. Только в Праге-то за стенами ничего нет, разве что две-три фабрики в Смихове и Карлине, а в Вене за стенами растут целые города. Представьте теперь, как расширится Вена, когда стены снесут вовсе, и как там земля подскочит в цене! Вы только вспомните, как разом разбогател дядя Иохаим, когда в Рокицанах снесли стены.

— Я больше помню, как он все потерял, — возразил отец.

— Да, он все потерял, потому что продал землю, — сказал Мартин. — А нам надо купить землю и держать, держать. Слыхали, что произошло на Скотном рынке? Город за гроши скупил прогнившие лачуги, которые только позорили Прагу, — чтоб на их месте разбить парк. Но владелец одного домишка уперся — не продаст, мол, и все тут, и вот он держался, держался, набивал цену, пока до пяти тысяч не дошло! Пять тысяч гульденов, батюшка, за развалюху, когда все кругом продали свои халупы по две-три сотни! Нет, держаться за землю, батюшка, держаться и ждать, когда поднимется цена, — вот и весь секрет.

— А поднимется? — спросил отец, бросив крейцер арфистке, подошедшей к ним.

— Обязательно! — воскликнул Мартин, бледный от волнения.

Сопротивление батюшки явно давало трещину, но довольно было малейшей неосторожности, малейшей оплошности или неловкой оговорки — и старик опять залезет в свою раковину. Стремясь удержать отца в добром расположении духа, Мартин усердно замахал кельнерше, которая протискивалась меж столиками, неся в каждой руке по целому венку из пенящихся кружек.

— Не думайте, батюшка, что Прага вечно будет таким заштатным городишком, как теперь! Слыхали, что через год начнут рыть туннель под Летненским холмом? И о том, что стены сломают, уже начали поговаривать. Прикиньте-ка теперь: квадратная сажень земли на Ботичской речке стоит нынче восемь гульденов, а когда стен не будет, цена вырастет по меньшей мере в три, а то и в пять раз. За ваши тридцать тысяч вы можете купить сейчас почти четыре тысячи сажен, а это огромный кус земли, под целый квартал, так что не сомневайтесь, покупайте, покупайте сегодня, завтра поздно будет.

— Ну хватит, — перебил его отец, с силой хлопнув по столу рукой. — Во-первых, нету у меня никаких тридцати тысяч.

«Нету тридцати, потому что есть больше», — подумал Мартин.

— А во-вторых, Прага не чета Вене. Туннель под Летной и снос стен — все это бабьи россказни. И я тебе не какой-нибудь безголовый дурень, чтоб на старости лет пускаться в земельные спекуляции. С богом, сам занимайся этими делами, когда денег заработаешь. — Он глотнул пива и, пустив морщинки смеха вокруг глаз, добавил: — Вот у тебя шестьдесят гульденов, скажи-ка, коли ты так силен в счете, сколько сажен ты можешь приобрести на Ботической речке?

— У меня не шестьдесят, а пятьдесят гульденов, — ответил Мартин, — и за них я могу купить шесть с четвертью сажен.

Арифметике Мартин действительно был обучен отлично.

— Шесть с четвертью, — насмешливо протянул старик. — Что ж, и такой участок годится, чтобы на нем приличный хлев построить!

Хотя результат этой беседы не благоприятствовал намерениям Мартина, он чувствовал, что сильно продвинулся к намеченной цели.

4

Всей стране на благо,

Полосой стальною

Связан Пльзень с Прагой,

Со своей сестрою.

Куплет, написанный по

случаю торжеств открытии

железной дороги Прага —

Пльзень.

В конце июля шестьдесят второго года опустел пестрый табор, раскинувшийся на окраинах Рокицан; покинуты были бараки и сараи, палатки и шалаши, в которых ютился неумытый народец — строители железной дороги, согнанные с разных концов Европы, а больше всего из Италии. Рокицанские обыватели уже так привыкли встречать их повсюду на улицах, в лавках, в трактирах, так сжились с шумной ватагой этих беспечных кочевников технического века, что когда они исчезли, город — хотя жесткие колеса почтовых карет и фургонов по-прежнему сотрясали его мостовые и непрерывный поток путешественников по-прежнему оживлял улицы, — вдруг всем показался брошенным, словно вымершим.

Движение по имперскому тракту не прекращалось, потому что еще не началось движение по железной дороге. Стояло позднее лето, шли мелкие упорные дожди, и рельсы, это удивительное создание человека, чуть жутковатое своим безмолвным однообразием, покрывались желтым налетом ржавчины. От горизонта до горизонта протянулись они по щебнистой насыпи, послушно следуя всем капризам местности, обегая скалы и холмы, болота и реки, и казалось, нет у них иной задачи и иного назначения, как лежать там, где были положены, слившись в единое целое с деревянными шпалами, и быть всегда и везде строго параллельными.