Браки по расчету - [147]
— А это не наша забота, — отозвался голос из-под пальто, висевшего на вешалке: этот пассажир закрылся своим пальто и старался задремать. — Мы заплатили за проезд, пусть теперь думают, как нас доставить.
Поехали. Поднялась метель, она завывала так громко, что заглушила даже солдат, — счастливые оттого, что предстоял отпуск, они весело распевали маршевые песенки, причем в каждом вагоне — свою. Окно залепило снегом. Лиза тихонько плакала в платочек; даже рукава ее зимнего салопа, отороченные мехом, были мокры от слез. «Это не от раскаяния, это только от страха, — думала Валентина. — Ко всему прочему, она еще и постыдно труслива».
Проехали станцию Збирог. Поезд шел все медленнее и медленнее и наконец совсем остановился.
— Ну, кажется, завязли, — молвил многоопытный коммивояжер.
— А это не наша забота, — равнодушно проговорил пассажир из-под пальто.
Коммивояжер, спросив разрешения у Валентины, поднял окно и выглянул наружу. Ветер швырнул в купе рой снежных хлопьев.
— Засели? — спросил кого-то коммивояжер.
— Сейчас поедем, — ответили ему из темноты.
Коммивояжер выпрямился.
— Говорят, сейчас дальше поедем, — оповестил он прочих пассажиров, хотя все прекрасно слышали ответ железнодорожника. Но он еще добавил, почерпнув это сведение из собственного запаса дорожных опытов: — Не раньше чем кончат расчистку путей.
— Скорей бы, — сказал пассажир из-под пальто.
Но они все не трогались. Прошло десять, пятнадцать, двадцать минут, а поезд стоял. Слышно было, как за окном суетились, бегали, спорили чьи-то голоса. Солдаты перестали петь. Захлопали двери, пассажиры из других купе выходили посмотреть, что делается снаружи.
— Прошу потише, — поднял палец коммивояжер. — Кажется, я слышу шум поезда. Наверное, нам выслали помощь.
Действительно, начало казаться, что за воем метели доносится гул идущего поезда.
— Выгляну-ка я, — сказал коммивояжер и, встав, пошел к двери; проходя мимо Валентины, он слегка ей поклонился. — И сообщу милостивой пани, как дела.
— Это будет любезно с вашей стороны, — холодно ответила Валентина. Она всегда холодно разговаривала с незнакомыми.
В тот момент, когда он взялся за ручку двери, сзади, совсем близко, засвистел паровоз. А потом со страшным грохотом тупая тяжесть мчащегося железа наскочила на тупую тяжесть железа неподвижного, с яростным треском материя пронзила материю, и металл, дерево, человеческие тела — все под ужасающий рев смешались в едином огненном, дымящемся хаосе. Следовавший сзади пассажирского поезда товарный состав, машинист которого из-за метели не разглядел предупредительного сигнала, смял в лепешку два задних вагона с солдатами, свалил с насыпи и поставил стоймя третий вагон, разнес в щепы четвертый и несколькими товарными вагонами нырнул под пятый вагон, разломав его стенки и, подобно рассвирепевшему быку, подбросив его над собой. И сразу снова наступила тишина; одна метель завывала. Только через некоторое время откуда-то из невообразимой смеси перепутавшихся обломков раздался безумный человеческий вопль, к нему присоединился другой голос, третий — и вот уже к черному небу, все сыпавшему и сыпавшему снегом, поднялся многоголосый крик боли и ужаса.
Работы по расчистке длились долго. Тела Валентины и Лизы извлекли из-под обломков пятого вагона только к полудню.
10
Этим кончается первый раздел нашего долгого повествования; осталось добавить немногое. В то время как Ян Борн нес свою потерю очень спокойно, с покорным достоинством отбывая положенный траур, Мартин Недобыл был охвачен страшным, граничащим с помешательством, горем, из которого вышел сожженный, ожесточенный против людей и всего мира, постаревший, окончательно и навечно недоступный счастливому безумствованию такой любви, какую сумела пробудить в нем Валентина. Забыть о ней, забыть, избавиться от боли, которую он уже не мог больше переносить, — вот к чему он страстно стремился теперь; он надеялся теперь только на забвение, которое снова сделает для него мир местом, где как-то можно жить, а жизнь — кое-как переносимой. Поэтому Мартин быстро и последовательно, в удивительном противоречии со своей врожденной скупостью, убирал и истреблял вокруг себя все, что только напоминало ему Валентину, — ее сиреневые кринолины и грубое рабочее платье, ее вещи, предметы, которых она касалась, сафьяновые записные книжки, веера, безделушки. Жертвой яростного истребления памяти Валентины пала и семья несчастного Пецольда, которого в начале декабря того мрачного года приговорили к десяти годам строгой изоляции: скромная особа бабки Пецольдовой до боли напоминала Мартину самый счастливый эпизод в его жизни, тот летний день, когда Валентина впервые появилась в Комотовке; и Мартин, презрев ходатайство Гафнера, выгнал и бабку, и сноху ее, и внуков, без промедления вышвырнул их на улицу, нимало не заботясь о том, куда им деться и за что приняться. Уничтожая следы Валентины, Мартин губил в себе все, что было в нем человеческого.
Тогда разошлись пути Недобыла и Борна — надолго, но не навсегда.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.Роман «У королев не бывает ног» (1973) — первая книга о приключениях Куканя. Действие происходит в конце XVI — начале XVII века в правление Рудольфа II в Чехии и Италии.
Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.«Прекрасная чародейка» (1979) завершает похождения Петра Куканя. Действие романа происходит во время тридцатилетней войны (1618—1648). Кукань становится узником замка на острове Иф.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.