Браки по расчету - [142]
— Ох, верно, — отозвался Пецольд и вздохнул до глубины души.
— Представляю, — сказал Гафнер. — Весело здесь господам — им-то горя мало, им за то плата идет, чтоб они сидели, а для рабочего тюрьма — страшное дело. У вас-то как? Семья есть?
Удрученного, растерянного Пецольда так удивило и растрогало это простое проявление интереса к его особе, что ему пришлось сильно перемогаться, чтоб не расплакаться, когда он рассказывал Гафнеру, что семья у него есть, да большая, жена, старая мать и четверо детей, из них трое малолетних, зависящих от его работы. И что если Недобыл его прогонит, то они не только хлеба лишатся, но и крыши над головой, потому что живут у него, в его доме; и это так его мучает и донимает, что взял бы веревку да и повесился хоть вот на этом крюке, коли бы помогло, да только не поможет ведь, наоборот, семье от этого еще хуже станет, вот и не знает он, как быть, — столько забот навалилось, хоть головой об стенку бейся, да проку не будет. А сосед, пан Борн, — зять Недобыла, обещал замолвить словечко за него, за Пецольда, у пани-мамы, то есть у милостивой пани Недобыловой, но похоже на то, что ничего он не сделает, у него и самого забот полон рот, и сидит он сычом и вообще злится на Пецольда, зачем нарушил единство нации. Пусть милостивый пан редактор не сердится, что он, Пецольд, столько о себе говорит, но он уж месяц пережевывает эти думки в одиночку, и так все это в голове у него засело, что просто надо кому-то выложить, облегчение себе сделать.
— Печальная история, понимаю, я понимаю, как много у вас забот, — вежливо и неопределенно сказал Гафнер; он помолчал, а потом воскликнул так, словно бы даже против воли своей пришел к неожиданному решению: — Но вы не теряйте надежды, Пецольд! Сегодня же напишу о вас Недобылу.
Медленно, глядя в пол, как бы взвешивая каждое слово, словно рассуждая сам с собой, Гафнер объяснил, что в свое время, еще в армии, он оказал Недобылу известную услугу, и Недобыл, несомненно, не забыл об этом, и, конечно, будет рад возможности как-то отблагодарить его, Гафнера. Да, он напишет еще сегодня и попросит при всех обстоятельствах, как бы долго ни держали Пецольда в тюрьме, не выгонять его семью из дому и снова дать работу самому Пецольду, когда тот вернется на волю; так, так он и напишет.
Тут Гафнер поднял глаза на Пецольда и ласково улыбнулся.
— Так будет хорошо? — спросил он.
— Милостивый пан! — вскричал Пецольд, и голос его дрогнул.
Ему хотелось сказать что-то великое, что-то вроде того, что говорит с амвона священник, но он ничего не мог придумать кроме:
— Милостивый пан!
Он глотал пустой воздух, и кадык так и ходил по его длинной жилистой шее.
— Ничего, ничего, — сказал Гафнер.
Он опять оглянулся на дверь, как бы собираясь уйти, но остался сидеть и еще спросил Пецольда, как выглядит его дело у следователя и в чем его обвиняют. И тут Пецольд, у которого совсем расходились нервы, ошеломленный тем, что вот встретился такой человечный человек, разом, на одном дыхании, поведал Гафнеру все, что уже месяц таил даже от родной матери — как следователь донимает его уговорами и угрозами, чтоб открыл он имя человека, вырванного им на Жижковой горе из лап комиссара Орта. Договорив, он вдруг испугался, не сказал ли лишнего, и вопросительно посмотрел на Гафнера своими светлыми глазами; необычный посетитель долго молчал, только головой покачивал. Потом он поднялся.
— Ну, я пошел писать письмо Недобылу, — сказал он. — Потому что вам, Пецольд, очень нужна помощь. И вы очень ее заслуживаете.
Он взялся за ручку, но, прежде чем открыть дверь, еще раз обернулся к Пецольду, выпрямившись почти по-военному, — примерно так стоял он в свое время перед императором Францем-Иосифом, говоря ему неприятные вещи.
— Мы с вами не сгнием тут, Пецольд, — сказал он. — Может быть, посидеть придется, но не будет того, чтобы мы тут сгнили.
Потом он сжал ему плечо и ушел. А Пецольд, все еще не веря, не понимая, неподвижно смотрел на дверь, за которой исчез Гафнер, и все думал: «Мы с вами… Он сказал — мы с вами… Не может быть. Как это — он со мной? Разве могу я быть рядом с ним? И все же он сказал «мы с вами»…»
Он положил себе руку на плечо, на котором еще чувствовал пожатие Гафнера.
Прошло несколько хмурых, однообразных дней. Похолодало, пошел снег; в железной печи, стоящей в углу возле двери и согреваемой горячим воздухом, — печь имела странную форму и походила на сахарную голову, — однажды утром зашебаршило, словно в ней поселились мыши, и по камере распространился теплый запах сгоревшей пыли.
— Затопили, — сказал Борн, разбиравший пробор перед зеркальцем. — Зима на носу — пора выбираться на волю.
Тогда-то Пецольд вспомнил бабкины слова, что с таким господином, как Борн, ничего не станется, такой может себе позволить роскошь и в тюрьме посидеть. «Всегда и во всем надо быть бабе правой, — подумал он. — Как нарочно, всегда так выходит, чтобы баба могла свое бубнить: я, мол, говорила, я, мол, предупреждала».
Настроение Борна значительно улучшилось, он вновь обрел свое гладкое баритональное красноречие. Он не упрекал больше Пецольда за участие в рабочей сходке, зато тем больше толковал о значении общенациональной борьбы против централистских устремлений Вены и о том, что эта борьба воскрешает к жизни самосознание чешского народа, до недавних пор помраченное, как при обмороке.
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.Роман «У королев не бывает ног» (1973) — первая книга о приключениях Куканя. Действие происходит в конце XVI — начале XVII века в правление Рудольфа II в Чехии и Италии.
Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.«Прекрасная чародейка» (1979) завершает похождения Петра Куканя. Действие романа происходит во время тридцатилетней войны (1618—1648). Кукань становится узником замка на острове Иф.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Генерал К. Сахаров закончил Оренбургский кадетский корпус, Николаевское инженерное училище и академию Генерального штаба. Георгиевский кавалер, участвовал в Русско-японской и Первой мировой войнах. Дважды был арестован: первый раз за участие в корниловском мятеже; второй раз за попытку пробраться в Добровольческую армию. После второго ареста бежал. В Белом движении сделал блистательную карьеру, пиком которой стало звание генерал-лейтенанта и должность командующего Восточным фронтом. Однако отношение генералов Белой Сибири к Сахарову было довольно критическое.
Исторический роман Акакия Белиашвили "Бесики" отражает одну из самых трагических эпох истории Грузии — вторую половину XVIII века. Грузинский народ, обессиленный кровопролитными войнами с персидскими и турецкими захватчиками, нашёл единственную возможность спасти национальное существование в дружбе с Россией.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.