Браки по расчету - [140]

Шрифт
Интервал

— Кстати, о чешском сейме, — заметил другой красноречивый господин, — не знаю, право, о чем говорилось на этой самой Жижковой горе, пожалуй, что и ни о чем, но я читал их программу, и там буквально написано, что они будут добиваться представительства рабочего класса в сейме. Этого, господа, я не стал бы на вашем месте недооценивать. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что Пецольды не желают больше играть пассивной роли в политике, как было до сих пор, что они требуют слова и хотят участвовать в решении общественных дел. Я думаю, что не ошибусь, назвав дату водворения первого рабочего в политическое отделение Новоместской тюрьмы исторической датой…

В своих спорах они так часто употребляли фамилию Пецольда, что она стала отвлеченным понятием, символом; о Пецольде дискутировали, не давая себе труда даже взглянуть на него, и Пецольд, слушая их, думал с гневом и горечью; да хоть бы черт зашил вам рты, мужики, только и слышишь «Пецольд, Пецольд», а вот с чего Пецольду жить, когда его Недобыл выгонит, это вам — тьфу!

С каждым днем он все глубже впадал в отчаяние, и с каждым днем все недовольнее и нетерпеливее становился и его товарищ по камере, Борн, — по той причине, что красавица его теща, с которой он часто встречался на квартире у тюремщика Хоценского, начала доставлять ему неприятности. Она говорила, что уже не та, что прежде, годы сказываются, что ж поделаешь, она уже старая женщина, все силы уходят на работу в собственном предприятии, и ей уже невмочь присматривать еще и за магазином Борна. Он отвечал шуткой: что это она вдруг в старухи записалась, еще два месяца назад была ведь полна сил, и даже ангел, изгнавший Адама с Евой из рая, не мог бы действовать энергичнее, чем она, прогоняя пана Иозефа! Ах, Валентина просто внушает себе все это, она по-прежнему молода, здорова и красива, как всегда, просто, может быть, простудилась или не выспалась, но это пройдет, это пройдет!

Так утешал ее Борн, но он кривил душой; странно и огорчительно было видеть, как изменилась Валентина за два последних месяца: похудела, посерела лицом, куда девалась ее былая подвижность, ноги у нее отекали, она стала нервной и сердитой.

— Нечего меня уговаривать, я-то лучше знаю, каково мне, — отвечала она на Борновы утешения. — Так что, пока не поздно, сами подумайте, да потом на меня не пеняйте, когда выйдете на свободу и найдете лавку свою вверх тормашками, — я вас предупредила.

Когда же он с обидой сказал, что ведь не по своей воле сидит тут, не для развлечения, и сколько он ни думай, все равно толку никакого — пани Валентина только рукой махнула.

— Вы уж мне-то не говорите, незачем сидеть в тюрьме с простыми преступниками зятю фон Шпехта, члена верхней палаты и министерского советника. Стоит ему пальцем шевельнуть, и вы сегодня же на свободе. Я знаю, что говорю, Еник, я спрашивала адвоката, может ли фон Шпехт что-нибудь для вас сделать, и адвокат сказал, что многое может, если приняться за дело, использовав параграф сто восемьдесят девятый.

— А что же написано в том параграфе? Что зятьев министерских советников и членов верхней палаты нельзя сажать в тюрьму? — спросил Борн.

Валентина или не заметила его иронии, или была до того утомлена и больна, что не сумела рассердиться.

— Нет, — коротко ответила она. — В параграфе этом сказано, что следователь должен прекратить следствие, если получит распоряжение сверху. Я точно не помню, спросите-ка адвоката, уж он вам скажет по-юридическому, но смысл параграфа примерно тот, что я вам говорю. Достаточно написать Шпехту или, еще лучше, сестре, но вы не станете писать, я-то вас знаю, вы желаете пострадать за народ, мучеником желаете стать, но только, скажу вам, народу-то с высокого дерева плевать, что пан Борн вбил себе в голову томиться за решеткой — а то, что заплачете вы над своими доходами, это наверное вам говорю. Да, не забыть бы: велела я в вашей лавке большой Ausverkauf учинить.

— Распродажу? Чего распродажу? — обеспокоенно спросил Борн.

— Товаров, закупленных паном Иозефом, — ответила Валентина. — У пана-то Иозефа и другие грешки на совести оказались, не одни Пороховые башни, Еничек; парень рвал, где мог. К примеру, табакерки в виде египетских мумий. Никто их не покупал, потому как известно, что мумия это труп, а кто же потащит труп к себе в квартиру. Этих мумий нашла я на чердаке чуть ли не три тысячи штук. Или ловушки для тараканов. Ваша лавка слишком благородная, покупатели стесняются покупать такой артикул у Борна. Или кофейники, от которых кофе приобретает металлический привкус, их пан Иозеф закупал как сумасшедший. Я взяла да цены на все эти артикулы спустила на четверть, склады расчистились, но убыток большой, добрых шесть с половиной тысяч гульденов. Я вам это все рассказываю, чтоб не дивились, когда вернетесь. Только возвращайтесь поскорее, потому как я, право слово, не могу больше, ей-богу, едва на ногах держусь. Да, не забыть бы, Еничек: домохозяева-то плату повысили, теперь уж за лавку вашу требуют две тысячи в год. Я им говорю, стыд и позор повышать аренду, как раз когда пан Борн страдает за родину, а они в ответ, мол, не просили мы пана Борна страдать за родину, а как кончит страдать, пусть снимает себе магазин в другом месте, коли ему здесь не нравится. Я им говорю, что с их стороны это чистое бесстыдство, коли они хотят выжить пана Борна, после того как он тут свое заведение поднял и покупатели уже привыкли ходить в такую даль, в самый конец Коловратова проспекта; сказала я им, что пока не явился Борн, то лавка пустовала, да еще припомнила им того кондитера, который у них повесился, а они сказали, что пан Борн довольно ославил их своими славянскими надписями и что с тех пор, как Борн открыл в их доме свой магазин, они попали в списки неблагонадежных. Так мы ни к чему и не пришли, стало быть, Еничек, вы уж сами решайте, что и как.


Еще от автора Владимир Нефф
Перстень Борджа

Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.


У королев не бывает ног

Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.Роман «У королев не бывает ног» (1973) — первая книга о приключениях Куканя. Действие происходит в конце XVI — начале XVII века в правление Рудольфа II в Чехии и Италии.


Прекрасная чародейка

Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.«Прекрасная чародейка» (1979) завершает похождения Петра Куканя. Действие романа происходит во время тридцатилетней войны (1618—1648). Кукань становится узником замка на острове Иф.


Императорские фиалки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Испорченная кровь

Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.


Рекомендуем почитать
Последние публикации

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.