Брачные узы - [23]

Тем временем пришли Ульрих с Лоти Боденхайм, принеся с собой благоухание прохладного весеннего вечера. Обе женщины смотрели друг на друга оценивающим взором, пока доктор Астель представлял их. Гордвайль ясно почувствовал, что Tea не понравилась Лоти, и это почему-то показалось ему совершенно естественным, как если бы он знал об этом уже давно. Усевшись на стул, который освободил для нее Астель, против Теи, Лоти сказала:

— Я много слышала о вас, госпожа баронесса, и очень рада познакомиться.

«Одета безвкусно, — удовлетворенно заметила Лоти, — и красавицей ее тоже не назовешь! Нос маловат, подбородок отвислый. Глаза маленькие, безбровые — и какой тяжелый взгляд! Ну, ради всего этого не обязательно быть баронессой… Бедный Гордвайль еще получит свое…»

Она взглянула на него с жалостью:

— Гордвайль, старых друзей вы уже не помните, а? Вас совсем нигде не видно!

— Я заходил сюда несколько раз, но вас не было, — оправдался тот. — Я слышал, вам немного нездоровилось, а теперь стало лучше?

— Конечно! Рано или поздно я должна была пойти на поправку! А что оставалось? Ждать, пока вы найдете время навестить больную?

— Немного есть и моей вины в этом, — улыбаясь, сказала баронесса. — Я отнимаю у Рудольфуса слишком много времени. Вы же не будете сердиться на меня за это, сударыня?..

Лоти снова заметила себе: «Грубый, вульгарный выговор. Зовет его Рудольфус… Только этого нам недоставало…» И сказала громко:

— Нет-нет, госпожа баронесса, Боже сохрани!.. Ведь тут совсем другое дело!..

И продолжила, повернувшись к Гордвайлю:

— Однако вы осунулись чрезвычайно! Я вас таким еще никогда не видела! Может быть, это вы больны?!

— Я-a? Я совершенно здоров. Просто атлет.

— Я тоже не нахожу, чтобы он похудел, — возразила баронесса.

— Ну, ведь вы, сударыня, знакомы с ним считанные дни, я полагаю…

— Однако, когда мы познакомились, он выглядел еще хуже…

Разговор о нем стал Гордвайлю неприятен. Под ничего не значившими на первый взгляд словами чувствовалось скрытое кипение ожесточенного боя, в котором ему, Гордвайлю, без всякого его желания досталась роль поля брани. Приняв внезапное решение положить конец спору, Гордвайль сказал:

— Да какое вообще имеет значение, как я выгляжу? Главное, что я себя чувствую здоровым и крепким! Остальное неважно. Я ведь не грудной младенец, которого взвешивают раз в неделю!.. — заключил Гордвайль с вымученной улыбкой.

— Как знать, — продолжала задираться Лоти, — возможно, вы мало чем отличаетесь от младенца!..

Доктор Марк Астель, беседовавший в стороне с Ульрихом и Перчиком, уловил слово «младенец» и повернулся к ним:

— О чем речь? Какой конкретно младенец волнует вас, сударыни?

— Младенец вообще, — нашелся с ответом Гордвайль. — Мы обсуждаем, следует ли его взвешивать два раза в неделю или достаточно одного. Ваше мнение?

— Г-м, если вам это нужно знать срочно, сейчас же бегу справиться по телефонной книге… Если нет, давайте отложим это…

Острота была довольно тяжеловесна, но все же помогла увести разговор в сторону.

— Конечно, срочно! — засмеялась Лоти.

Баронесса улыбнулась с легкой гримаской превосходства. В ней вдруг возникла абсолютная уверенность в том, что Лоти увлечена Гордвайлем. Но ясно было и то, что она одержала над Лоти верх. Вовсе недурна, подумала баронесса о Лоти. Темпераментная маленькая жидовка, сказал бы кузен Руди. Что ж, посмотрим, кто сильнее!..

Она вынула пачку сигарет из сумочки и открыла ее перед Лоти, кинув на нее уверенный победный взгляд, наткнувшийся на полный скрытой вражды взгляд девушки. «Она наверняка становится красивее, когда злится, — подумала Tea. — Ей должны идти яркие цвета. В подходящий момент мы тебя пощекочем, малышка!»

Лоти поковыряла в пачке слегка дрожащими непослушными пальцами и, совладав с ними, достала сигарету.

— Вы много курите, госпожа ба-ро-нес-са? — спросила она.

(Обращаясь к Тее, Лоти ни разу не опустила титул «баронесса», но произносила его, протяжно разделяя слоги, с легкой насмешливой интонацией.)

— Нет, не больше сорока-пятидесяти сигарет в день…

— Если так, вы, должно быть, в высшей степени раздражительны…

— Вы в этом уверены, милая моя? Позволите мне эту фамильярность? Я же чую, мы вскоре станем верными подругами… Нет, напротив, я ни капельки не раздражительна. Курение — наслаждение для меня, а я не вижу никаких оснований лишать себя какого-либо удовольствия… Однако тем, у кого нервы не в порядке, лучше было бы воздержаться от курения.

Лоти посмотрела на нее уничтожающе и ничего не ответила.

Потом доктор Астель предложил отправиться в «винный погребок». Перчик сразу поднялся и стал прощаться под тем предлогом, что, к его сожалению, час уже поздний, а дома его ждет жена.

— А наличных у тебя достаточно? — напрямую спросил доктора Астеля Гордвайль. — А то я сегодня гол как мраморный истукан.

— Оставь эту заботу мне! Все образуется в лучшем виде! Слава Богу, пока что деньги загодя пересчитывать не приходится… — И он продолжил: — Это напомнило мне историю с моим приятелем Блохом, — тихим голосом начал рассказывать доктор Астель. — Год назад поехал я на несколько дней в Берлин, там этот Блох живет. По приезде я написал ему и назначил встречу с утра в кафе. Мне следовало бы начать с того, что человек этот вовсе не беден. У его отца банк в Берлине, и он определил сыну приличное месячное содержание. Словом, я встретился с Блохом, как было условлено, и около часа мы провели вместе. Затем он пригласил меня пообедать, не домой, потому, мол, что он с женой не ладит, а в какой-то ресторан. У входа в ресторан мой Блох останавливается, достает бумажник и с величайшим тщанием начинает пересчитывать деньги, раз и еще раз. Я помню, у него оказалось около двухсот пятидесяти марок. «Зачем ты пересчитываешь деньги?» — удивился я. «Из осторожности, — отвечает, — всякий раз, когда я иду куда-нибудь, где придется платить, я имею обыкновение сначала пересчитать деньги». И, воспользовавшись случаем, он рассказал мне следующую историю. Когда ему было пятнадцать лет и он еще учился в гимназии, с ним приключился такой курьез. (Они тогда жили в Дрездене, он там родился и прожил до восемнадцати лет, и только потом они переехали в Берлин.) Так вот, там была девушка, его сверстница, учившаяся в женской гимназии; эту девушку он видел почти ежедневно по дороге в школу, и она занимала его воображение около полугода, хотя они и не были знакомы. По причине крайней своей стеснительности он не решался подойти и познакомиться с ней, как ни желал этого. И вот как-то воскресным вечером в самом начале лета он встретил на улице товарища и остановился поговорить с ним. Не прошло и нескольких минут, как та самая девушка подошла к ним, и товарищ представил ему ее. Выяснилось, что она приходилась кузиной этому товарищу, и они договорились отправиться вместе за город. Товарищ, однако, сразу сказал ей, что по каким-то причинам вынужден остаться в городе и не сможет выполнить своего обещания. Тогда девушка пригласила его, Блоха, на эту загородную прогулку, и тот, как вы легко можете себе представить, с большой радостью согласился. Когда они уже сидели в трамвае и к ним подошел кондуктор с билетами, Блох вспомнил, что у него с собой не больше одной марки, которой с трудом хватит на билеты туда и обратно для них обоих. Что делать? Девушка наверняка захочет что-нибудь выпить в такую жару, а может, и поесть! А он, разумеется, стесняется сказать, что у него нет денег. Тем временем на одной из остановок девушка увидела из окна трамвая подружку и пригласила ее присоединиться к ним. Та сразу согласилась. Блох из вежливости заплатил за билет и за нее. И осталось у него всего двадцать пять пфеннигов, только на один обратный билет.