Брабантские сказки - [9]

— Это незаслуженное оскорбление, — возразила Анна.

Исаак вышел: как бы там ни было, сказал он себе, а взгляну-ка я на рожу этого фанфарона, и если что…

Исаак взял толстую палку, сел в дрожки и вышел из них в десяти минутах ходьбы от Мелестее.

Перед ним возвышался изящный замок, и он поинтересовался у прохожего крестьянина, не это ли имение господина Оттеваара. Точно так, отвечал крестьянин, а вот и господин собственной персоной, прибавил он, приветственно махая рукой вывернувшему прямо навстречу им с незаметной тропинки и пронесшемуся мимо всаднику, за которым неслись две превосходные шотландские борзые.

Исаак увидел полного энергии молодого человека, коренастого и крепкого, настоящее воплощение жизненной силы. Орлиный нос, с немного широковатыми ноздрями, серо-голубые глаза, запавшие под густыми бровями, образующими прекрасную горизонтальную линию, открытый высокий лоб, бычья шея, смуглый цвет лица, на котором застыло странное выражение, вполне способное принадлежать как мечтателю, так и дикарю, короткие ноги и маленькие мускулистые запястья, напоминавшие орлиные когти, — такими были характерные черты этого красивого фламандца, наверняка зачатого матерью после того, как она долго рассматривала какое-нибудь из славнейших полотен жизнелюбивого и чувственного Рубенса.

Увидев решительный вид Отгеваара, Исаак поспешно спрятал за спину толстую палку. Отгеваар приказал отпереть решетчатые ворота и вошел, в парк, казалось даже его не заметив. Правда, проходя, он чуть улыбнулся, что повергло Исаака в ярость, но разъяренный муж удалился, тщательно скрывая свой гнев. Едва он успел уйти так далеко, что его не могли видеть из замка, как угрожающе затряс палкой, принялся стегать ею изгородь и измочалил в мелкую крошку многочисленные кусты репейника, которые не могли ему ничего возразить.

Снова вскочив в экипаж, он выбранил своего лакея и несколько раз назвал его недоумком. За обедом он закатил Анне постыдную сцену, однако не решился рассказать ей о полученном доносе и не признался в трусости, которую проявил в имении Отгеваара.

XVIII

Оттеваар — Анне Декабрь 1859

Сударыня,

женщина идет по проторенному пути, подобно тому как летит ласточка; ночь темна и, едва опустившись, обещает быть долгой. Рядом с женщиной идет мужчина, она совсем не знает его, она еще не взглянула ему в лицо, но слышала его тяжелую поступь и смогла представить его себе по голосу. Она опасается, что у этого мужчины совсем нет души и что его плоть слаба. И все-таки он станет ее спутником на этом пути на всю ночь.

Женщина уже прошла определенное расстояние; и тут лицо мужчины озаряет внезапная молния; тогда она видит то, о чем прежде могла только догадываться, его некрасивость, его малодушие, его болезненность. Она молода, здорова, у нее есть душа; и вот ей, скорее всего, предстоит всю дорогу тащить на себе своего хилого спутника, безропотно снося его дурной характер, его жалобы, его гневливость. И она полна решимости сносить все это.

Анна — вот этот идущий, Вильденстеен — спутник, темная ночь — ваша неопытность; а молнией, с вашего позволения, буду я,

Оттеваар

Анна сожгла письмо, не показав его мужу.

XIX

Оттеваар — Анне Декабрь 1859

Садовый вьюнок, едва пробившийся из-под земли, — это хрупкий и тщедушный росток. Чтобы помочь ему прижиться, вы привязываете его к колышку, и делать это надо с осторожностью. Гелиотропы, розы и жасмин, виноградники скудные и те, что изобилуют спелыми гроздьями, герани и настурции сплетаются друг с другом в вашем саду, беспечно тянутся к солнцу, совсем позабыв о вьюнке. Да ведь и вы тоже вовсе не вспоминаете о малыше, пока вдруг однажды, в ту пору, когда листья краснеют, когда гелиотропы еще повернуты к солнцу своими бледными венчиками, вы не увидите, как по всему саду расцвели чашечки; они повсюду — среди роз, виноградников, жимолости; и рядом, видите, то растение, которое их породило, — тысячей усиков обвивают они одна другую, сжимают в объятиях, теснят друг друга. Это маленький вьюнок, он вырос и стал большим. Такова и любовь, когда она начинается — это всего лишь мелочь, а кончаясь, все собою заполняет: две недели минуло, как я увидел вас в первый раз, и вот уже в моих мыслях нет места ни для чего, кроме вас.

Анна сожгла и это письмо и ничего не сказала мужу. Она стала задумчивой и реже выходила из дому.

XX

В начале января Исаак отправился в Брюссель; Херманн приехал навестить дочь. Когда отец и дочь вдоволь наприветствовались, Анна примостилась рядом с ним, позвонила и приказала Катгау принести завтрак. Каттау поставила прибор, и Херманн, делая вид, что ест и пьет, присматривался к дочери; Анна старалась вести себя как подобает, но была рассеянна и обмакнула в кофе кусок мяса. Херманн, улыбаясь, взял ее за руку.

— Что с тобой? — сказал он. — Подними-ка голову, чтобы я мог заглянуть тебе в глаза; они покраснели, значит, ты плакала; иди сядь ко мне на колени и расскажи о себе.

Анна так и сделала.

— Дитя мое, — продолжал Херманн, — друзья часто спрашивают у меня: что там с твоей дочерью? Отчего она такая бледная? Мне приходится отвечать, что я ничего об этом не знаю и ты никогда не жалуешься. Твой муж докучает тебе или, быть может, ты захворала?