Божественный глагол (Пушкин, Блок, Ахматова) - [40]
Следовательно, и картина, выставленная в магазине Слёнина (полностью совпадающая, как утверждал Кока, по композиции с эстампом, который «держал в руках» автор статьи в «Русском инвалиде») пейзажного фона не имела!
Таким образом, предположение Коки о том, что в Петербурге в 1830 году была выставлена именно копия «Бриджуотерской» мадонны Рафаэля с пейзажным фоном (из собрания Штеделевского института) ни на чем не основано и вступает в неустранимое противоречие с его же разысканиями. То есть никакого обоснования новой версии в статьях Цявовского и Коки обнаружить не удается. Тем удивительнее, что версия эта до сих пор никем не оспаривалась.
Кроме того, хронология событий была полностью оставлена обоими авторами без внимания. А она такова: Пушкин уехал из Петербурга 4 марта и пробыл в Москве до 16 июля, сообщения же в петербургских газетах о картине Рафаэля появились в конце марта – начале апреля. Мог ли видеть ее Пушкин до отъезда в Москву? Такой вопрос в рассматриваемых нами статьях даже не ставился, а он весьма важен, ведь стихотворение «Мадонна», как мы уже отметили, было написано в Москве 8 июля.
С учетом всех этих соображений и фактов приходится обратиться к старой версии, по которой картиной, вдохновившей поэта на создание рассматриваемого стихотворения, явилась мадонна Перуджино. Источником этой версии являются «Записки» А. О. Сминовой-Россет.
Вопрос о достоверности «Записок», как мы уже отмечали, действительно очень сложен, – мы рассмотрели его в главе «Подлинны по внутренним основаниям…» раздела 1 настоящей книги.
При всем том приведенная Б. Л. Модзалевским утверждение А. О. Смировой (см. выше), касающееся мадонны Перуджино, не может быть просто так сброшено со счетов – ведь это свидетельство современницы и близкой знакомой Пушкина. Никаких других свидетельств современников по этому поводу нет.
На свидетельство А. О. Смирновой с доверием ссылались художник А. В. Средин в статье 1910 года об усадьбе Гончаровых>11, Д. С. Мережковский в своей известной работе о поэте[210]>[211], М. Д. Беляев в книге «Наталья Николаевна Пушкина в портретах и отзывах современников». Тираж последней был уничтожен в тридцатые годы в связи с арестом автора. Как выразился Пушкин в заметке о «Графе Нулине» (а мы то и дело вспоминаем это его выражение!), «бывают странные сближения»: все названные авторы были не в чести в советское время, сочинения их в той или иной степени старались предать забвению. Может быть, поэтому и упоминания мадонны Перуджино ушли со страниц пушкиноведческих изданий?..
Справедливости ради отметим, что Цявловский счел возможным привести в упомянутой статье одно весьма интересное для нас (но не заслуживающее внимания с его точки зрения) наблюдение Беляева:
«М. Д. Беляев писал, что “существуют догадки, что мадонна, о которой говорит здесь Пушкин, принадлежала кисти Перуджино и находилась либо в собрании Н. М. Смирнова, либо в собрании графа Г. А. Строганова, но точных данных для этого нет, если не считать того, что в собрании Строгановых действительно имеется мадонна Перуджино с чуть-чуть косым разрезом глаз”»[212].
Отмеченная деталь представляется нам весьма важной. Дело в том, что и в лице Натальи Николаевны Гончаровой имелась та же особенность и ее подчеркнул Беляев:
«Акварель К. П. Брюллова (…) рисует нам молодую девушку, или даму, с правильным удлиненным овалом лица, с довольно высоким лбом, частью прикрытым светло-каштановыми волосами, разделенными у середины на две стороны, образующими завитки на висках и собранными наверху в пышную коронку из свернутых кос. Черты лица можно было бы назвать идеально правильными, если бы не небольшая косина в разрезе темно-карих глаз, которая придает всему лицу своеобразное очарование. И когда смотришь на него, становится понятным то насмешливо-восторженное прозвище, которое Пушкин, по свидетельству княгини В. Ф. Вяземской, дал Наталье Николаевне: “моя косоглазая мадонна”»[213].
Цявловский передал слова Пушкина более точно и дал точную ссылку на «Русский архив» (1888. № 7. С. 311): «“Жену свою Пушкин иногда звал: моя косая мадонна. У нее глаза были несколько вкось”, – рассказывали Вяземские»[214]. Он привел еще один пример, когда Пушкин отметил эту особенность расположения глаз невесты, адресуясь к Е. М. Хитрово: «J’epouse une madonne louche et rousse»[215]. Но опять-таки не придал этому никакого значения.
А вот, также приведенный Беляевым, отзыв современника пушкинской эпохи (доктора Станислава Моравского):
«Госпожа Пушкина была одной из самых красивых женщин в Петербурге (…) Лицо было чрезвычайно красиво, но меня в нем, как кулаком, ударял всегда какой-то недостаток. В конце концов я понял, что, не в пример большинству человеческих лиц, глаза ее, очень красивые и очень большие, были размещены так близко друг от друга, что противоречили рисовальному правилу: “Один глаз должен быть отделен от другого на меру целого глаза”»[216].
Таким образом, по мнению Беляева, Наталья Николаевна действительно была похожа на мадонну Перуджино одной весьма характерной особенностью черт лица. Теперь мы можем понять, что имел в виду Н. М. Смирнов (если достоверно воспоминание А. О. Смирновой), говоря о том, что «Натали напоминает ему мадонну Перуджино» и что имел в виду Пушкин, сообщая невесте в письме от 30 июля 1830 года о ее сходстве с неизвестным нам изображением «белокурой мадонны», которое стоит 40 000 рублей.
